Леонид Ленч - Из рода Караевых
Но чуда не произошло, и аплодисменты не грянули.
Низкорослый танкист нахмурился и отступил на шаг от американца, продолжавшего похрустывать своими долларами. А высокий, крепко ругнувшись, сказал:
— Куда я его послал, не переводи, не надо — не дипломатично, но скажи, что за эту буржуазную замашку вытянем его машину в последнюю очередь.
Низкорослый стал переводить, но тут на перевале неожиданно появилось четвертое действующее лицо этой маленькой скорее комедии, чем драмы.
Действующему лицу было лет восемь-девять, оно было хорошенькой девочкой, одетой в клетчатое красное с синим пальтецо. На голове у нее был пестрый платочек, завязанный кокетливым узлом под подбородком. В одной руке это бедное создание с красным озябшим носом, с испуганными глазенками держало нераскрытый детский зонтик, другой прижимало к своей груди куклу-голыша. Она была вся в снегу. Американец взял ее на руки, стал перчаткой сбивать снег с ее тоненьких ног в красных колготках.
Танкисты снова переглянулись.
Высокий сказал:
— Я тебе говорю, он чокнутый. Нормальный человек сразу бы сказал, что у него в машине дитё. Придется нам помучиться, но потащим его первого, поскольку он пострадавший с ребенком. Переводи!
Низкорослый перевел.
Американец просиял и что-то сказал девочке. Она послушно передала отцу свой зонтик, взяла у него пачку долларов и, обворожительно улыбаясь, подала ее низкорослому танкисту. Тот досадливо отмахнулся, пачка упала на снег и рассыпалась. Американец ахнул, поставил девочку на ноги и стал, кряхтя и что-то бормоча себе под нос, собирать в снегу свои ассигнации.
Высокий сказал:
— Некогда нам с ним возиться. Пусть поскорее катится в машину. Переводи!
— Время — деньги! Берите дочь и идите в машину! Вы мешаете нам вас спасать!
Американец пожал плечами, рывком поднял девочку, посадил ее себе на плечи и зашагал вниз, стараясь попадать в свои следы на снегу. Девочка — хорошо воспитанная маленькая дама — обернулась и помахала своим спасителям зонтиком.
Танкисты нырнули в танк. Люк закрылся, мотор заработал в полную силу.
АНТОНИНА
1Когда Антонине было девятнадцать лет, она служила вольнонаемной официанткой на фронте, в столовой штаба армии — пухленькая, белотелая блондинка, а глаза — как чернички. Очень расторопная, услужливая. С хорошенького личика не сходит улыбка.
Однажды немцы выбросили воздушный десант автоматчиков в расположение штаба. Генерал, командующий армией, дал приказ всем взять автоматы и винтовки и занять круговую оборону.
Антонина тоже лежала с автоматом в наспех отрытом окопчике на опушке редкого хвойного леса. Ядреный запах разогретой солнцем смолы, розоватая медь сосновых стволов, толстенные жилы их корней, вцепившихся намертво в сухую песчаную почву, — вся эта благодать стала вдруг чужой, враждебной. Умирая от страха, Антонина выпускала диск за диском в белый свет, как в копеечку, и кричала лежавшему поодаль офицеру связи при штабе армии капитану Орлову:
— Товарищ капитан, да где же они там прячутся, паразиты эти, их даже вовсе и не видно!
Она чуть приподнялась на локтях в своем окопчике — хотела увидеть «этих паразитов», — не увидела, но зато услышала, как над самой ее головой резко, коротко свистнули пули. Капитан Орлов заорал на нее бешено:
— Тонька, не высовывайся, убьют тебя, дуру!.. — И еще прибавил непечатное. Антонина хотела было обидеться на капитана, но не обиделась, а влюбилась: уж больно хорош он был в ту роковую минуту в пилотке набекрень, с желтыми тигровыми, зорко прищуренными глазами, с закушенной накрепко полной нижней губой.
Немецкие десантники наделали шуму и ушли ни с чем. А у Антонины пошла с того дня любовь с капитаном Орловым.
Должность офицера связи — самая, пожалуй, опасная из штабных должностей. Ночью и днем, в жару и в стужу, в пургу и в ливень мчится офицер связи из штаба на передовую с секретным пакетом в полевой сумке. Мчится то на летающей «этажерке» — на незабвенном милом фронтовом дружке самолетике У-2, то на танке, то на истрепанной штабной эмке или на газике, то на попутной полуторке со снарядами, а то и пробирается на своих двоих — где бегом, где ползком, а где и на карачках. Нарвался на противника — первым делом надо уничтожить пакет, а потом уж можно и себя!
Капитан Орлов был смел и удачлив, из самых опасных передряг выбирался целым и невредимым. Вернувшись в штаб, на коротких тайных свиданиях с Антониной, лаская ее торопливо и грубовато, говорил ей, посмеиваясь:
— Я, Тонечка, уверен, что останусь живой, мне цыганка в Брянске нагадала. С войны, сказала, вернешься, красивый офицерик, целеньким, женишься, и будет у тебя трое детей — две девочки и один мальчик, назовешь его Митей.
— Ванечка, а на ком женишься — не сказала тебе брянская цыганка? — спрашивала Антонина, замирая от капитанских поцелуев.
— Кроме как на тебе — не на ком!
В мечтах своих (а мечтать Антонина любила) она часто видела так явственно, так реально, будто в кино картину смотрела, свое возвращение с войны после победы. В том, что победа придет, Антонина не сомневалась ни минуты. Вот только когда? Никто не мог ответить ей на этот дьявольски трудный и сложный вопрос. Капитан Орлов — тот отделывался шуточками: «Даже в штабе самого господа бога дежурный генерал-архангел не даст тебе, Тонечка, путного ответа на такой вопросик». Но как бы там ни было и когда бы это ни произошло, а сломлена будет нечистая фашистская сила — это уж факт! Антонина вернется в родной городок на берегу веселого Азовского моря. И не одна вернется, а с мужем — с капитаном, нет, пожалуй, с майором, а то и с подполковником Орловым. Мать обрадуется — уже совсем седая, старенькая станет к тому времени, — заплачет, начнет утирать слезы передником. Антонина скажет ей:
— Мама, ваша дочка вернулась с войны целехонькая да еще с таким богатым трофеем, а вы плачете!
И покажет на своего подполковника… нет, на полковника Орлова!
Потом они пойдут вместе гулять на набережную. Наверное, это будет весной, в мае, когда в городе от смеси запаха морской соли с томным, дурманящим духом цветущих акаций слегка кружится голова и замирает сердце. Она будет в белом платье с кружевной отделкой на груди, с медалью — уж, наверное, ей дадут какую-нибудь медаль, не обидят, — а он при всех своих орденах. Будут встречи на набережной со старыми подружками — те, кто уцелел, слетятся под родные крыши, как ласточки, перезимовавшие в далекой, благословенной, тихой теплыни. Сколько радостных слез будет, сколько смеха!
Одна только мысль заботила и беспокоила Антонину. Ведь она простая официантка, а он штабной офицер, капитан, будущий подполковник, а то и полковник. На гражданке был инженером. Неровня она ему! Но Антонина гнала прочь навязчивую эту мысль. Ничего, она — молодая, хваткая, поступит в какой-нибудь техникум или институт — догонит, дорастет!
Однажды за завтраком капитан Орлов шепнул Антонине, подававшей ему жареную колбасу с картошкой:
— Посылают в полк к Пахомову. Трудная задачка!
— Когда едешь?
— Через полчаса.
— Зайди попрощаться, я тебе бутербродиков приготовлю!
— Постараюсь! — шепнул капитан и громко прибавил: — За сигаретами зайду к вам попозже, несравненная Антонида.
Когда напитан, уже готовый к поездке, в белом, туго подпоясанном овчинном полушубке — была зима, — в новенькой щегольской ушанке, как всегда сдвинутой чуть набекрень, в скрипучих ремнях амуниции, тоже новенькой, снова появился в столовой, там сидел, заканчивая запоздалый завтрак, сам начальник штаба армии полковник Мартыненко, сухарь и службист. Штабные его побаивались: Мартыненко любил «драить» и «давать накачку» подчиненным по любому, стоющему и нестоющему поводу.
Козырнув полковнику, капитан Орлов подошел к Антонине. Они стояли и молча глядели друг на друга — их стесняло присутствие в столовой начальника штаба армии. Наконец капитан обернулся к Мартыненко, сказал, преодолевая смущение:
— Разрешите попрощаться с Тоней, товарищ полковник.
— Разрешаю! — буркнул строгий полковник Мартыненко и закрылся газетой.
Капитан и Антонина поцеловались крепко, истово, трехкратно, по-русски, — так, как целуются, прощаясь, муж и жена. Антонина сунула в карман капитанскою полушубка сверток с бутербродами. Капитан повернулся налево кругом и, уходя, еще раз козырнул начальнику штаба.
— Спасибо, товарищ полковник!
— Ни пуха ни пера! — проворчал полковник и, отложив в сторону газету, занялся едой.
Из этой поездки капитан Орлов в штаб армии не вернулся. Прошло время, и его объявили пропавшим без вести.
Антонина много и горько плакала, очень похудела и подурнела. С поразившей ее самое беспощадной ясностью она почувствовала, что всю женскую радость, отпущенную ей жизнью, она, пожалуй, уже выпила до дна в те считанные ночки, когда, выскользнув тайком из общей женской палатки, кралась при свете луны на заветную лесную полянку, где ожидал ее капитан Орлов. Но потом молодость и фронтовая жизненная стремнина с ее каждодневными утратами, скорбями и радостями взяли свое. Она не то что примирилась с гибелью капитана Орлова — она приняла эту гибель как свою долю во всеобщей беде. «Всем досталось, и мне — тоже!»
