Манная каша на троих - Лина Городецкая
Маргарита улыбнулась – такой же ироничной улыбкой, как была у матери:
– Это было видно по ее глазам, Димочка… Однажды ты болел. И мама сидела у твоей постели и шептала тебе что-то. А я расслышала, что она шепчет. «Я очень ждала тебя, сынок,– говорила тебе она,– ты даже не представляешь, как ты был мне нужен». Ты ведь знаешь, что мама наша никогда не была эмоциональной. Поэтому я удивилась и прислушалась. А ты ее спросил: «А Риту ты тоже ждала?» И ты думаешь, Димочка, она ответила тебе? Нет. Просто продолжила гладить тебя по руке.
– Я этого не помню.
– И не удивительно. Тебе было всего четыре года. Разве дети помнят себя в таком возрасте? А мне было восемнадцать. И этот ваш разговор я держу в памяти всю жизнь. Она ведь больше десяти лет лечилась, чтобы тебя родить. Объездила все лечебницы. Отец говорил, чтобы перестала себя мучить, что ему и меня хватает, а ей меня не хватало, понимаешь? Она никогда не называла меня доченькой, как отец. Формально я совершенно ни в чем не могу ее обвинить, но мне всегда хотелось отгородиться от нее своей самостоятельностью, своей личной жизнью.
– Ты никогда не задумывалась,– возразил Давид,– что у мамы была своя, личная послевоенная травма? Может быть, это отражалось на ее поведении? Она ведь потеряла всех своих близких и прошла через концлагерь. Ты помнишь, как она отказалась от поездки в Польшу? Ты помнишь номер на ее руке?
Маргарита пожала плечами:
– Если бы она хотела быть со мной откровенной… Но она жила в своей раковине и закрывала ее перед моим носом.
– И перед моим.
– И перед твоим,– согласилась Маргарита.– Такая уж она была, наша мама. Сегодня мы уже ничего не изменим. Я, кстати, часто езжу и в Польшу, и в Германию. У меня основные поставщики косметических средств оттуда. Да и времена нынче другие.– Она потянулась за пачкой сигарет, встряхнула пустую коробку и махнула рукой.– А знаешь, у меня сейчас тоже могли бы быть двое детей. Сын и дочь. Как у тебя. Я ведь два аборта сделала. Не хотела детей, когда жила с Эдиком. А Вадим сам не хотел, наверное, боялся завязнуть в алиментах. Он уже платил на двоих. А с Андреем дети не получились. Химия не сработала. Так и осталась я одна. Ну да, все еще шикарная женщина. Владелица модного косметического салона. Подумать только, ко мне на прием записываются за месяц. Ты знаешь, как меня называют недоброжелатели?
– У тебя они есть? – удивился Давид
– А у кого в бизнесе их нет?! – рассмеялась сестра.– Меня называют Королевой Марго. Значит, боятся и уважают.
Они надолго замолчали. Маргарита непроизвольно постукивала указательным пальцем по пепельнице, словно стряхивала несуществующий пепел. Над их балконом на четырнадцатом этаже совсем низко пролетел самолет, занавешенный от взглядов сеткой тумана. Маргарита прислушалась к его гулу.
– Послезавтра улечу,– неожиданно сказала сестра и, будто опережая возражения, объяснила: – Дела, Димочка, дела… А если честно, хочу домой. С годами стала очень дорожить своим уютом. Значит, старею. Но я рада, что мне выпал этот разговор с тобой. Пусть даже после ее смерти. А ты не бери его близко к сердцу, Дима. В каждой семье свои законы. И еще… Я хотела тебе сказать, что хожу на кладбище к папе.
Давид вздрогнул при мысли об отце, но Маргарита не заметила этого и продолжила:
– И в Бабий Яр я хожу, правда, не помню точную дату свадьбы папы и его Мани. Так что хожу всегда по весне, когда расцветает сирень. Там еще один памятник поставили недавно. Расстрелянным детям. Трогательный очень памятник получился. Бронзовая девочка, стоя, протягивает к кому-то руки, бронзовый мальчик упал, и голова его склонилась, а между ними поломанная игрушка – кукольный клоун в колпаке, тоже с поникшей головой. И рядом много живых цветов. И рябина цветет, такая яркая, как кровь. Вот и все. Больно, очень больно там… Может быть, эта девочка и есть Раечка, дочка нашего папы?
* * *
Он провожал ее в аэропорт поздней осенней ночью. Резко похолодало, и, несмотря на новый муниципальный налог на засуху, уже два дня беспрерывно лил дождь.[20] Озабоченные пассажиры постоянно глядели на электронное табло, боясь, что непогода отменит их рейсы. Но вылет на Киев был объявлен вовремя.
– Прощай, Димочка,– сказала Маргарита, крепко обняв брата.– Я знаю, что мы не были с тобой близки. Наверное, в этом больше моя вина. Все занималась собой. Хотела не себя подогнать под время, а время – под себя. Но, знаешь, не успела многое… А главное… Впрочем, к чему это сейчас?.. Ты только помни, что я есть у тебя.
– Конечно,– пообещал Давид.– Я помню, сестра.
Дома он нащупал в кармане пуговицу, отданную ему Дитой и забытую в кармане куртки. Долго разглядывал ее потускневшую поверхность, словно пытался уйти в несуществующее Зазеркалье. А потом спрятал в мамину резную шкатулку.
Эпилог, который должен был быть прологом
Это была всего лишь пуговица. Но какая! Ее чешуйчатая поверхность отливала таким глубоким бирюзово-синим цветом, что казалась маленьким зеркалом, отражающим небо и море. Ее перламутр блестел, как крупная капля дождя, остановленная в своем грозовом полете. Она идеально подходила к новому черному платью, смягчив его строгий стиль своим неожиданным появлением на воротнике-стойке. Об этом платье пани Роза долго мечтала и наконец сшила его к своему дню рождения. И надела всего один раз…
Затем налетела позабытая волна токсикоза. Подумать только, Броне уже пятнадцать лет. И парни на улице не могут оторвать от нее глаз. А маленькой Эдит только три года. Неправильная разница между детьми… Но после Брони родились Аврумеле и Яков. И оба не дожили до двух лет. И ей пришлось хоронить своих мальчиков и видеть серое, словно известка, лицо мужа. Он так мечтал о сыне.
А потом родилась Эдит, их маленькая радость. Она слабенькая, часто болеющая девочка, но, слава Богу, все при ней. И нет никакой опасности для ее жизни.
И когда Дувид и Роза Бродецкие хотели сказать «спасибо» за все и поставить точку, на нее нахлынула такая волна токсикоза, что никакого сомнения не оставалось. И Дувид снова мечтал о сыне!
Был приглашен господин Кауфман, лучший доктор в округе, который обещал прийти на роды в любое время суток. И соседи, сменив удивленное любопытство в глазах на доброжелательные улыбки, провожали взглядом округлившуюся фигуру Розы. И Бронечка, оставив в стороне ноты,
