Манная каша на троих - Лина Городецкая
Нет, Броня не женила твоего отца на себе. Думаю, он влюбился в нее с первого взгляда еще в концлагере: во впалые щеки, заостренный нос, бледное лицо. Миша тогда уже знал, что остался один на свете, без семьи, без детей. И когда он увидел Броню на пороге своей квартиры… Я не знаю, что он тогда решил. Они поженились, просто пошли и расписались в загсе. А через несколько месяцев родилась Маргарита. Миша обещал воспитать ее как своего ребенка… Вот и все, Димочка. Вот и весь рассказ.
Дита замолчала. Они продолжали сидеть в опустившейся темноте, не решаясь ее прервать и включить свет.
– А чья дочь Рита? – хрипло спросил Давид.– Ты знаешь, тетя?
Она пожала плечами:
– Может быть, того Вальтера, а может, и кого-то другого. Они ведь все пользовались Броней. И ей повезло, что она забеременела только в самом конце войны. Потому что беременность в концлагере означала верную смерть.
– Ты всю жизнь знала и молчала.
Дита кивнула:
– Я была слишком мала тогда. Уже много позже я все поняла. Но кто я такая, чтобы судить твою мать, Димочка? Она ведь спасла мне жизнь, а значит, жизнь Жени и моих шестерых внуков. Я не имею права судить ее и не хочу. Броня никогда не просила меня скрывать это. Я поклялась сама себе. И если бы ты не пришел с этим вопросом… Если бы твоя мама сама не рассказала всю правду, я бы никогда не открыла рот.
– Что мне делать с Маргаритой, тетя?
Та вздохнула:
– Не знаю. Решай сам. Она приедет на открытие памятника, на тридцать дней. У тебя есть еще две недели на размышления.
– Здравствуй, Давидик! – Женя появилась на пороге комнаты, включила свет, оборвав затянувшуюся темноту. И возвратила их в настоящее.– Какими судьбами ты у нас? Может, останешься поужинать?
– Нет,– ответил он,– уже и так не рано. А дорога до Хайфы длинная.
Женя вдруг улыбнулась ему, и ее неповторимые веснушки осветились:
– Тогда пойду собираться на работу.
Пока Боря изучал азы Торы, Женя подрабатывала ночными дежурствами в доме престарелых. По этому поводу Дита грустно шутила, что Женя сделала молниеносную карьеру. После работы в Киеве в одном из лучших родильных отделений она отправилась прямиком к старичкам, минуя все остальные возрастные стадии.
– У тебя ведь на днях был день рождения,– спохватился Давид.– Поздравляю!
Женя махнула рукой:
– Оставь. С днями рождения у меня явная путаница. По светскому календарю я теперь не отмечаю. А по еврейскому – просто забываю дату. Да и некогда мне о дне рождения особенно думать с моей футбольной полукомандой.
Она засмеялась. Затем спохватилась и вновь стала серьезной и задумчивой.
* * *
Дита вышла проводить Давида к машине. Чувствуя, что задыхается, он глотал воздух и глубоко дышал. Тетя крепко взяла его за руку и сжала ее.
– Знаешь что, Димочка,– сказала она,– моей дочке не так уж интересно мое прошлое. А я ведь тоже не совсем здоровый человек. Сохрани вот это.
Дита вынула из старой картонной коробочки большую перламутровую, чешуйчатую пуговицу. Под тусклым освещением фонаря она переливалась диковинным светом.
– Я очень любила в детстве играть с мамиными вещами. И твоя бабушка Роза дала мне эту пуговицу перед отправлением в концлагерь. Всю войну она была моей единственной игрушкой, я даже согревалась, когда держала ее в руках. И это единственная памятка от моей мамы. Я ведь даже лица ее не помню. А только представляю ее… Но такая красивая пуговица непременно должна быть на роскошном наряде красивой женщины. Так я думаю. Как жаль, Димочка, как мне их всех жаль…
* * *
Маргарита, как и обещала, приехала на «тридцать дней». Траурная церемония открытия памятника прошла спокойно, с легкими всхлипываниями. Старушки из хостела принесли большой вазон с вечнозеленым кактусом. Практичен и долго будет стоять. Им было совершенно невдомек, что мама кактусы не любила, как и все колючее. Они, перешептываясь, смотрели на Маргариту, заслонившуюся от мира огромными солнечными очками. Затем подошли познакомиться. Конечно, конечно, они слышали, что у Бронечки на Украине осталась дочь, но что она такая интересная женщина и так похожа на маму!..
Маргарита, не снимая очков, вежливо приняла все соболезнования и комплименты. Давид подумал, что кончики ее губ искривились, словно за этим черным стеклом она плачет. Но он-то знал, что глаза у нее совершенно сухие. Они и тогда были сухие, двадцать лет назад, в аэропорту «Борисполь», откуда она провожала их в Израиль. Ему бы быть таким сдержанным, а он – вихрь эмоций, как и его отец.
Маргарита действительно выглядела хорошо. Несмотря на свои шестьдесят с хвостиком (длина хвостика никогда не комментировалась), она была подтянутой и элегантной. Настоящая европейская леди! Матовое лицо без единой морщинки, даже предательница-шея не выдавала ее возраста. Давид видел взгляды Инны на его сестру и представлял ход ее мыслей. И даже пожалел Инну, бесполезно борющуюся с лишним весом уже несколько лет. Перед сном она непременно скажет ему: «Конечно, твоя сестра шикарная женщина. Куда уж мне, клуше, с домашним хозяйством, ленивым мужем и двумя детьми». И лучше всего будет промолчать. И тогда из искры не возгорится пламя. А может быть, он скажет, что любит ее такой и не поменял бы ни на одну самую элегантную женщину в мире…
Вечером Маргарита вышла покурить на балкон. Инна не переносила запаха никотина в квартире. Увидев быстрый взгляд Давида на сигарету, чуть виновато объяснила:
– Это легкие, дамские. С годами я отказалась от сладкого, острого, мучного. Но от одной-двух сигарет в день никак не могу.
Сегодня это была уже третья, и Давид понял, что Маргарита волнуется.
Он принес маленькую резную шкатулку и подал ее сестре. В шкатулке на красном бархате лежали мамина рубиновая брошь, несколько колец и сережки-подвески. Маргарита покачала головой:
– Я не буду брать это, Дима. Мне это не нужно.
– А для памяти? – спросил Давид.
Она задумалась:
–Для памяти… Отдай мне папино обручальное кольцо и… его орден Красной Звезды. В детстве он всегда давал мне разглядывать свои награды. И иногда мне хочется вновь прикоснуться к ним, чтобы почувствовать запах детства.
Маргарита глубже уселась в кресло и потушила сигарету. В тени вечера ее лицо казалось потускневшим и уставшим.
– Знаешь, мама всегда любила тебя больше. Может быть, поэтому я так спешила замуж. Искала что-то, чего у меня не было дома.
– Почему ты
