Осень добровольца - Григорий Степанович Кубатьян
На рентгене у меня в ноге снова не находят ни осколков, ни переломов, отправляют в палату.
Везущие мою каталку срочники шутят о чём-то своём, далёком от фронтовых тем. Каталка еле протискивается по коридору, заполненному тюками и коробками с гуманитарной помощью; госпиталь сейчас похож на склад.
— Приехали, сюда закатывайте, — командует медсестра паренькам. — Да не ногами вперёд, чудаки, разверните!
Я сам перебираюсь в больничную койку: над ней — удобный поручень, как ручка у хлебной корзины; мне сложно задействовать ноги, зато я могу по-обезьяньи подтягиваться на руках.
— Брат, хочешь шашлык? — вместо приветствия спрашивает чеченец, сосед по палате, когда медсестра уходит.
— Да я кашу с трудом ем, — слабо улыбаюсь я. — Тошнит…
— Э! Ты что-о-о? То каша, а то шашлык! Разницу понимаешь? Шашлык — лечебный! На вот, один кусок съешь, сам увидишь!
Взяв с тарелки кусок жареного мяса, я начинаю жевать. Пережёвываю долго, пытаясь ощутить его запах и вкус. Запах — чудесный, но он смешивается с запахом лекарств, сигарет и хлорки, и от этого сочетания у меня кружится голова.
Напротив меня на койке лежит молодой парень с забинтованными ногами. Степану 18 лет. Он из Алтайского края. Призвали на срочную службу — а через 3 месяца он подписал контракт и поехал на Украину.
И Степан, и чеченец по имени Арс — курильщики. Арс выпускает дым в открытое окно, а Степан не может встать — и курит прямо в постели вонючий вейп. От табачного запаха меня мутит, и я захожусь в тяжёлом надсадном кашле.
— Ты чего так тяжело кашляешь? — обеспокоенно спрашивает утром улыбчивая молодая медсестра.
— Не знаю.
Жаловаться на курильщиков мне неловко: ведь им деваться некуда. Да и кто я такой: вернувшийся «из-за ленты» спецназовец — или снежинка?! Потерплю.
— Сейчас с врачом поговорю, — медсестра идёт в коридор звонить по телефону и, вернувшись через несколько минут, объявляет: — Всё в порядке. Переведём тебя в другую палату.
Новая палата чуть больше, светлее и рассчитана на пятерых. Койки стоят плотно друг к другу.
— А почему сюда?
— Это палата для кашляющих.
Перебинтованные соседи и правда кашляют на разные лады — так, что кровати их трясутся.
Бойцы, посмотрев на меня доброжелательно, дружно щёлкают зажигалками. Все они — курильщики с большим стажем, и все — лежачие. Я понимаю, что попал в ловушку, но уже поздно.
Я ненавижу табачный дым. Но в армии — диктатура курильщиков. Курят все и везде. И там, где спят, и там, где едят. В окопах, в блиндажах, в транспортных самолётах и на складах с горючим. Вспыхнувший в ночи огонёк может привлечь внимание вражеского гранатомётчика или снайпера, но даже это не останавливает курильщиков. Прячут цыгарку в ладонь, в рукав, надеясь: авось пронесёт.
Если бойцы прячутся от обстрелов в тесном подвале, то наглухо закупоривают дверной проём одеялом или куском ковра, а потом дружно закуривают. Многие простужены из-за сквозняков, сырости и ночёвок на земле. Все без конца кашляют, как чахоточные. И я с ними, пассивный курильщик. Всякий раз, когда рядом со мной затягиваются, начинаю кашлять.
Я надеялся, что хотя бы в госпитале отдохну от дыма, — но вот, услышав мой кашель, меня перевели в палату для кашляющих, чтобы никого не заразил. Она же оказалась — палатой для курящих…
★ ★ ★
Напротив меня лежит казах из Омска.
У него единственного есть мобильный телефон — и он не выпускает его из рук. Все остальные вернулись с фронта без телефонов — и с завистью смотрят на казаха. Тот щедро разрешает соседям позвонить, если просят, а в остальное время звонит домой сам по видеосвязи. У него — большая семья, много родственников и маленьких детей, со всеми нужно пообщаться. Наше утро всегда начинается с того, что казах набирает домашний номер:
— Желданчик! Желданчик! Посмотри на папку. У-у-у, ты уже встал. Как хорошо стоишь! Ну-ка, не падай. Ну-у… А где мамка? Где мамка? Ищи мамку…
Эти разговоры длятся долго. Он обсуждает с женой, что та готовит на завтрак, обсуждает с родственниками что-то про землю и лошадей… Я, независимо от своего желания, начинаю лучше разбираться в казахской кухне, особенностях содержания лошадей и в ценах на аренду пастбищ в Омской области.
Когда жена и родственники устают от часовых видеоразговоров, казах принимается листать ленту с короткими роликами — и палату оглашают звуки восточной музыки, советы по ремонту автомобиля, купленного за 100 тысяч рублей, звонкие шлепки лучших нокаутов по версии UFC, советы, как правильно войти в камеру к уголовникам, грохот самых эффектных автоаварий месяца, советы, как ответить стерве, и прочие полезные и поучительные вещи.
Так к моим новым знаниям о лошадях прибавляются широкие знания о жизни в целом.
Несколько раз в день мне колют антибиотики и обезболивающие, дают таблетки.
Еду приносят не санитарки, а волонтёрки из благотворительных организаций. Кажется, в госпитале вообще нет кухни, и приготовление пищи полностью отдали волонтёрам. Добросердечные женщины, готовые накормить раненых, меняются посменно, у каждой бригады — своя униформа. У одной из групп «сестёр милосердия» форма выполнена в дореволюционной стилистике: длинные серые платья, белые передники с нашитыми на них красными крестами, спадающие на спину монашеские платки.
Одна из таких сестричек-монашек — очень красива. Высокая стройная женщина за тридцать, с огромными грустными глазами и золотой цепочкой на открытой шее. Ухоженная, обеспеченная. Может, у неё муж погиб на фронте, поэтому теперь она посвятила себя заботе о раненых бойцах?
Новые волонтёрки появляются постоянно.
— Вас приветствует группа «Ростовский тыл фронту»! — вбегают в палату несколько женщин с накладными ресницами и инстаграмными губами, но в белых халатах. — Мы вам принесли сувениры и жареную картошку с мясом!
Женщины, водрузив на стоящий в углу столик кастрюлю с картошкой и мясом, раздают всем полиэтиленовые пакеты с сувенирами
