Осень добровольца - Григорий Степанович Кубатьян
Самых тяжёлых — в физическом или клиническом смысле — подвешивают ниже ярусом или кладут на пол. Меня подвешивают выше.
Едем в Луганск, в аэропорт, откуда нас должен забрать вертолёт. «Пазик» трясётся на кочках и ямах, раненые хором стонут и матерятся. Я нахожу удобную позу, чтобы не биться раненой ногой, — и в общем хоре почти не участвую.
Кто-то из парней, достав телефон, включает музыку.
— Вот это правильно! Звука добавь, братишка, — прошу я в надежде, что музыка будет громче и веселее, чем стоны.
«Разбежавшись, прыгнуть со скалы-ы! Вот я был — и вот меня не ста-а-ало!..» — доносится из телефона. И весь «пазик» подпевает или старается хотя бы мычать в такт.
Я смотрю в окно на проносящиеся мимо деревья — и думаю о том, как красива луганская земля.
Когда мы останавливаемся на светофоре, с нами рядом тормозит военный грузовик. В кабине — двое суровых бойцов: бородатые, со стальными глазами, выглядящие так, будто воюют всю жизнь. Тот, что ближе к двери, заметив, что я на него смотрю, отдаёт мне честь. У меня сжимается сердце: ведь я успел на войне так мало!.. А всё же, наверное, и моя жертва имела значение и смысл.
После долгого пути автобус въезжает на территорию аэропорта.
— Выписку из больницы держите крепко, — ворчит сопровождающий нас санитар. — Там винты работают, буду потом по всему полю ваши документы ловить…
Я сую выписку под куртку и прижимаю рукой.
Носилки заносят в ревущий зелёный Ми-8 с бронированными пластинами — и нас встречают две восхитительные стюардессы в военной форме: блондинка и брюнетка, почти как в моём сне. Блондинка поправляет мне одеяло, а брюнетка улыбается так ослепительно, как никогда не улыбались мне стюардессы «Аэрофлота», и протягивает бутылку питьевой воды «Родничок».
★ ★ ★
Бутилированная вода в Судане не продавалась, вскипятить обычную было негде. Приходилось пить воду из Нила, коричневую от грязи. Эта вода отстаивалась в огромных глиняных кувшинах с острыми донышками, и на донышке образовывался конденсат. Его по капле собирали в подставленную пустую консервную банку, и за день набиралась полная банка прозрачной воды. Но в основном приходилось пить грязную воду из кувшина, ведь пить хотелось постоянно.
Однажды я попробовал сырого молока. Очень ему обрадовался. Целыми днями пил мутную дрянь, а тут — настоящее молоко! Но лучше бы ограничился водой. В молоке бактерий оказалось ещё больше — и мой желудок начал протестовать.
Судан был жаркий, пустынный, а на севере Эфиопии начались горы, леса, дожди. В реках плавала шистосома — это черви-паразиты, в такой воде даже купаться нельзя, не то что пить. Кипятить воду стало ещё сложнее: ни электричества, ни газа, ни дров — собранные в лесу палки оказывались сырыми. Хоть эфиопскую хижину на дрова разбирай! Сами эфиопы покупали уголь, полдня раздували огонь картонкой и нагревали крошечный чайник. Потом за пять минут чай выпивали, и ставили заново. Сильно не напьёшься. В лесных туманах водился зловредный кусачий малярийный комар.
Дороги в Эфиопии — грязевые колеи, человеку по грудь. В России такие тоже есть. Джип не проедет, но грузовики пытались. Ехать автостопом тяжело: голосуй, не голосуй — никто тебя в тумане не разглядит и не остановится. Да и мало грузовиков, один упустишь — потом полдня ждёшь или пешком бредёшь по горам. К счастью, я путешествовал не один. Чтобы остановить грузовик, мы с товарищами находили бревно потолще и клали поперёк дороги. Пока водитель и его помощники оттаскивали бревно в сторону, мы успевали забраться в кузов.
В кузове уже сидели два десятка пассажиров, закутанных в одеяла. Это только кажется, что в Африке жарко. Бывало так холодно, что я дрожал от озноба.
Эфиопы носили с собой палки, чтобы отбиваться от зверей, жуликов и опираться при ходьбе. В грузовике эти палки держали в руках, на них накидывали тент и получался коллективный зонт.
Через каждые 10–20 километров грузовик застревал в грязи, приходилось спрыгивать на землю, впрягаться в ремни и тянуть его на себе, как бурлаки в советское время тянули в автосервис сломавшуюся «волгу». Эфиопы впрягались, и мы тоже. Кроссфит по-африкански: километр тянешь, десять едешь, потом снова тянешь.
Из еды была одна инжера — пресный блин из зёрен растения типа сорго. У нас из него силос для рогатого скота делают. На инжерной диете эфиопы худые, поджарые и выигрывают все соревнования по бегу. Но в тяжёлой атлетике у них нет шансов. На одном силосе сил не наберёшь.
До эфиопской столицы Аддис-Абебы я добрался измученным и больным. Поселился в католическом монастыре у итальянских монахов. Мне выделили келью, в которой я надеялся отлежаться и поправиться. До этого я заходил в эфиопские православные церкви, в армянские, даже в мечеть. Никто не пускал. Не идти же в гостиницу за 50 долларов за ночь?! Это был месячный бюджет поездки. А итальянцы не только пустили пожить, но ещё и кормили каждый день.
Во время трапезы монахи аккуратно отрезали битые и потемневшие попки у бананов. А я от голода ел бананы целиком.
— Зря… — укоризненно смотрели на меня монахи. — Это не полезно для здоровья.
— Ха, — говорил я. — Своё здоровье я растратил в пути, и бояться мне нечего.
У меня началась тропическая лихорадка, как в романах Жюля Верна и Фенимора Купера. Я лежал в келье и трясся. В ознобе натягивал одеяло на себя, становилось жарко, сбрасывал его — и тут же замерзал. Казалось, будто проваливаюсь внутрь кровати и лечу куда-то. И было слышно, как небеса поют на итальянском. Или это звенело у меня в ушах?
Мои товарищи сообщили, что в российском посольстве всем желающим делают вакцину от менингита: в Эфиопии бушевала эпидемия этой болезни. Я решил, что лишним не будет. Выбрался из монастыря и приковылял на вакцинацию. Но чувствовал себя плохо.
— Тебе пока не нужно, — внимательно посмотрел на меня врач и предложил посидеть на лавочке в консульском дворе.
Я сел. Потом лёг. Потом упал под лавочку, где меня и нашли. Ответить, что со мной случилось, я не мог, только молча открывал рот. Меня повезли в госпиталь.
В Аддис-Абебе был отличный госпиталь, который построили в советское время. Работали там российские специалисты. Теперь госпиталь стал коммерческим и очень дорогим. Госпиталь взял меня на лечение по страховке посольства, на три дня.
— Ууу, да у тебя целый букет… — сказал мне врач. — Амебиаз, брюшной тиф, малярия. Поздно обратился. Ещё несколько
