Зеленые мили - Елена «Ловец» Залесская

Обратный путь «за ленту» напоминает движение Стрелка и Мальчика к Темной башне. Геническ и Стрелка нас просто не пускают. Навигатор отрубается, едем по памяти. От берега заворачивают на посту. Хотя проезд на Стрелку обычно свободный.

— Поехали хоть поедим в тот ресторан, где лучшая в мире карбонара?

Мы были там с Грином в январе. Тогда я еще не знала, что, пока мы ели лучшую в мире пасту, в его голове снова зачитывались диалоги по ролям.

— Я герой не твоего романа.

— Хорошо, как скажешь. Ты прав.

— Нам не надо общаться.

— Конечно.

— Я уеду и не буду звонить. Ты меня забудешь.

— Ты молодец, я бы так все здорово не смогла придумать.

Приезжаем. Ресторана нет. Проезда нет. Мимо проходящая девушка вдруг останавливает нас — сама — и на чудовищном суржике объясняет, что мы не там и как пройти. Будний день. Город словно вымер. Редкие прохожие косятся на нас так, что мы начинаем чувствовать себя словно внутри триллера «Я легенда». В любимом ресторане какой-то стихийный банкет, больше похожий на небогатые домашние поминки. Кормить отказываются. К машине почти бежим. Что-то странное витает в воздухе.

Выезжаем по указателям. На посту долго выспрашивают, кто мы и откуда. Прикидываемся туристками из Ялты. Бронник с шевроном Ловца немного палит, но тут все такие.

На разобранной стволкой заправке два мужика заправляют старый джип. Катя уходит в будку с буквами M и Ж и через минуту открывает дверь машины.

— Ленка, я телефон утопила в сортире!

Я ничего сначала не понимаю. Утопить телефон «за лентой» — катастрофа. Но мы ее не ощущаем. Прикинув бесплодность попыток по спасению, садимся в машину. Мужики с джипом испарились. Мы понимаем, что заправка давно нерабочая. Грудь сдавливает паника. Как они заправляли машину, если колонки нет? Я давлю педаль до упора и вылетаю на дорогу. На часах 16.30.

Город выпускает нас, словно выкинув из матрицы. Мы еще долго будем спрашивать себя, что это было. И после тоже.

В голове — слова отца.

«…но — позже. И вместе…»

Едем в Мариуполь.

Если мы чего-то не знаем о Вселенной, мама, это наши проблемы, а не Вселенной.

Город мертвых

В Марике ждет товарищ майор, брат Кати. Такой же, как мне Вал, но иногда кровное родство только мешает.

— Как у вас тут?

— Тихо, но «Баба-Яга» летает, крыло летает. Ракетную опасность то объявляют, то отменяют.

— А в целом?

— А в целом работы еще очень много. Не все люди одинаково рады.

Едим вкусный рыбный суп, кормят нас на убой. Наливают фронтовые 50 грамм коньяка и укладывают спать. Я так устала, что засыпаю где-то на полпути к кровати.

— Завтра на «Азовсталь» поедем. Посмотрите, как оно там. Хотите?

— Спрашиваешь!

Засыпая, набираю в телефоне: «Мы в Марике. Все хорошо. Завтра — домой».

Две галочки стали синими. Можно засыпать.

Утром едем к заводу. По дороге лежит в руинах частный сектор. Руины, кругом одни руины. Страшные памятники войне. За каждой проломленной крышей и снесенной стеной — чья-то жизнь. В каждом зияющем чернотой окне — чьи-то нерассказанные истории. Около завода гробовая тишина. Кажется, что он отделен от города невидимым звуконепроницаемым стеклом. И вдруг я что-то неявно, но очень отчетливо слышу. Голоса. И вдруг я их увидела. К нам приближаются, протягивая руки, фигуры людей в камуфляже без опознавательных знаков. Там, за чертой, нет ни шевронов, ни различий. Смерть уравняла всех.

У них грязные лица в пороховой копоти и саже и в глазах навеки застыла та обреченность, которая сама по себе есть отсутствие иного выбора. Они говорят с нами, зовут нас шагнуть туда, к ним, за пределы, и увидеть то, что увидели они перед тем, как их глаза навсегда закрылись. Они протягивают к нам руки, и безумно хочется протянуть свою в ответ и шагнуть навстречу. С трудом поворачиваю голову и вижу, что у Кати застывшее лицо и полный расфокус во взгляде: она тоже их видит и слышит. В этой аномальной зоне столько энергии жизни и смерти, что ноги сами несут вглубь. «Азовсталь» и ее обитатели тянут нас как магнитом. Из оцепенения выводит голос майора:

— Давайте я вас сфотографирую у монумента. Пошли назад.

Стряхиваем с себя оцепенение. Стрелок и Мальчик снова увидели портал в другое измерение, ведущий к Темной башне. Но шагнуть туда — и нет пути обратно. Никогда. Впереди два дня пути. Мы вернулись. Портал снова закрылся на какое-то время.

Мама, мы тоже будем за той чертой однажды. И наши истории тоже замолкнут на полуслове. Потому что мир не знает ни одной завершенной повести.

Личка

Уже дома открываю личные сообщения. Папка «Пацаны».

«…вчера наш погиб, снайпер. И второй 300. Вытащить пока не можем. Я туда хочу сам ехать, комбриг не пускает…»

«…зачем они туда пошли — непонятно. Говорили им, не рискуйте, отсидитесь. Нет, пошли. И все…»

«У меня, Лен, погиб самый дорогой боевой товарищ, подполковник, это ещё в ЛНР, недалеко, кстати, от того места, про которое Кавказ в прошлый раз говорил, и тело не смогли вытащить…»

«Тело лежит возле машины, непонятно кто, он не он, мавик не может подлететь, душат РЭБы. Точно двое выжили, а один нет… или не один».

«Парней наших размотало фпв. Минус квадрик, минус двое, один 300…»

«…Соловей 200… Атаги 200… Ермак не вышел из комы… Толстяк наступил на мину… 200… 300… 200…»

Закрываю папку. То, о чем другие читают в безликих новостях, мне приносят люди, которых я знаю, которых обнимала, с которыми делила сухпайки, бутерброды с икрой в забитых БК располагах. Смеялась, обнимала, шутила. Мои новости персонализированы до невозможности. У них есть имена, голоса, тепло рук. Когда-то — было.

В пятницу наконец-то раздался этот долгожданный звонок. Позвонил Грин:

— Шалом, Ленусик. Как ты там?

— Теперь совсем хорошо.

— Вал не звонил?

— Нет, а должен был?

— Ты это… В общем, сильно не принимай к сердцу. Жгут 200… не вышел он… Ленусик, ты тут?!

Сердце делает скачок и пытается сбавить ритм. Руки