Зеленые мили - Елена «Ловец» Залесская
— С Днем рождения, Ловец, дорогая! Гринго просил за него обнять, невыездной он у нас…
— Ох, — слезы как-то сами катятся по пыльным щекам, — ребята… дорогие, любимые!
Полчаса на разгрузку, поболтать, пацанам — выкурить сигарету.
— Как вы? Как там?
— Все отлично. Мы работаем!
Обнять и дальше. Это не последняя встреча на сегодня, зеленые мили разбиты на точки важных остановок. Нас с Катей, Лелика и то, что он везет, ждут нынче от Бахмута до Херсонщины.
В город, прошитый на сердце строчкой из войны и любви, пришла советская власть. Дороги идеальные настолько, что по памяти я не сразу ориентируюсь. Нет больше разбитых трамвайных путей через всю улицу Оборонную, никто не летит по встречке, хлопая масксетями на капоте. Я помню Луганск совсем другим. Еще точка, еще встреча, еще разгрузка. Народу на улицах нет, до комендантского часа осталось недолго. С этим в городах «за лентой», даже тыловых, все строго. Засветло к парням мы не успели, впереди еще сотня километров абсолютно новой дороги — и мы на сегодня все. Но их надо проехать. Летим. Подпеваем на ходу.
Смог бы спасти меня он, а не ты,
от глупой, гнилой пустоты —
не спас, да и не уберег…
Разбитая автобусная остановка у поста раскрашена военными граффити, буквами ZOV и именем города, по которому скучали тут когда-то патрулирующие проезд добровольцы. Ждем наших встречающих уже минут 15. Подходят ребята с поста.
— Заблудились?
— Нет, ждем. За нами уже едут.
— А то приходите к нам. Время скоротаем, поболтаем постоим. Курите?
— Нет.
— Ну тогда просто постоим.
— Наши сказали — никуда не выходить из машины.
— Ну смотрите, — парни не настаивают, — если вдруг надо проводить вас, скажите. Шевроны у вас интересные… а есть лишний?
— Конечно, — выдаем шевроны Ловца. Ангела-хранителя пацанов «за лентой».
Это я себе его так придумала, и девочка с хитрым взглядом и сачком для бабочек, мой Ловец Человеков, моя самая любимая игрушка в этой фронтовой песочнице, живет вот уже полгода своей жизнью по всему фронту — от островов на Днепре до новой Курской дуги. В Бахмуте с ней ездят на эвакуацию фельшерские взводы, в Часовом Яре в атаку идут штурмы. Где-то под Авдеевкой артиллеристы рисуют ее на снарядах. Она на постах под Работино и в Донецке, у разведки, арты, штурмовиков, танкистов под Торецком, Купянском, в Белгороде, Льгове, Судже… И я точно знаю: все с ней вернутся домой. Я в это верю. И на том стою. Мои игрушки — это якоря.
Через пять минут после начала разговора к нам подруливает добротно обшитый броней «Патрик». Сухой и Боцман неторопливо и обстоятельно обнимают нас, а я загадываю желание между тезками. Оно на все времена одно. Прыгаем по машинам и едем в располагу. Нас встречают так, как будто это мы, такие долгожданные и любимые, вернулись с войны. Кормят, открыв столовую ради двоих ночных гостей. Комната уже приготовлена. На обшарпанных стенах — руны, на старых кроватях с жесткими пружинами — чистые новые спальники. Засидимся за полночь в комнате штабиста Мороза.
— Грин звонил?
— Конечно.
— Он и мне звонил. Сказал — вы приедете, чтобы я присмотрел, отправил дальше и все объяснил.
— Угу.
— Он очень переживает за тебя.
— Я знаю. Но это не была бы я, если бы он был спокоен. Расскажи мне о нем.
— Я его уже больше 20 лет знаю. Это мы тогда его трехсотого вынесли, в 2000-м. А потом случайно встретились в 2022-м. Двадцать два года… а я его сразу узнал в Херсоне. Память у меня на лица хорошая…
— Какой он человек?
— Хороший. Но закрытый очень. Слова в простоте не скажет. Секретный агент. Джеймс Бонд, блин!
— Точно подмечено.
— Я же ему сказал, когда ты мне тогда звонила…
— Что, например?
— Что шансы даются ограниченно. Просрал один — дали второй, просрал оба — дали под зад пинка.
— А если шансов и не было никогда?
— Шансы, Лен, всегда есть. Пока мы живы. Просто никто не знает, сколько это — пока.
Где-то в небе начинается августовский звездопад. Поют цикады и сверчки. Большая Медведица загорается и гаснет, как береговые бакены. Парни рядом. И мои все спокойны: сегодня я под присмотром.
А я в это лето впервые живу.
Этим летом я пахну собой
и смакую себя как могу.
И все, и все это тайна двоих,
умноженных Богом на два.
Так вот для чего я в ту страшную зиму
осталась жива…
Утром пошли знакомиться с командованием. Тут нас принимают впервые на фронте как самых дорогих, самых желанных гостей. Командир, молодой высоченный парень с чуть раскосыми татарскими глазами, протягивает нам грамоты.
— Спасибо вам, девушки, за неоценимую помощь нашему подразделению!
Мы смущаемся и краснеем. За два года пути и тонны собранных грузов такое с нами впервые.
— Слушайте, не стоит, наверное. Мы же не за спасибо. Тут наши друзья.
— Мне виднее. На полигон поедете? Из чего стрелять будем?
Стрелять будут из пулемета. Наблюдать интересно, боевых нам, разумеется, никто не дает. Закон есть закон, и соблюдается он строго. Новый опыт. У Кати даже получается сделать это стоя. Сильные руки и острые глаза наших спутников страхуют от любой случайности.
Лето было жарким, и листва тут сгорела. Кажется, что в разгаре осень. Такие красивые краски вокруг. Поле под ногами усыпано толстым ковром гильз. Тренировки в режиме нон-стоп — залог выживания в бою. Мужики разряжают магазин за магазином, не забывая пополнять пулемётную ленту холостыми. Мне надоедает быстро. Хотя очередями — прикольно. Но не СВ. Включаю фотоаппарат. Фиксирую Катю. Парней. Полигон, желтый лес. Мою девочку на шлеме бойца.
К вечеру, вкусно отобедав в отрядной столовой и выпив настоящий, сваренный на газовой плитке в комнате у повара кофе, уехали в Луганск. Там — наши. Вал и Кавказ.
Ужинаем в ресторане вчетвером. Я по такому случаю купила платье в магазине, куда мы с Катей зашли за отбеливателем.
— Точная копия Диор, — с придыханием произносит продавщица.
Но мне наплевать на Диор. Просто на нем бабочки и счастье. И оно такое, как будто из прошлой жизни. Мы же будем в Крыму пару дней ждать ротации в Мелитополь. Где еще носить такие платья, как не на берегу моря в разгар войны?
— Ты уже думала, чем займешься после? — Вал
