Чардаш смерти - Татьяна Олеговна Беспалова
– Стой тихо. Ты должна и обязана, выродок красного племени. Потому стой смирно. Мне надо верёвку прибрать. Хорошая же вещь. Почти новая. Может пригодиться. Гы-ы-ы!
Он накинул на плечо верёвку и, широко ставя ноги, зашагал назад по собственным следам. Она сама накладывала повязку на рану Колдуна. Пуля попала в мякоть, прошла навылет, но Колдун двигался так раскованно, словно огнестрельная рана вовсе не терзала его тело, и был так же опасен, как здоровый. Что если?.. А уж Ромка и отец как-нибудь помогут справиться ей с Ярым Мадьяром. Трое на одного – это сила! Пусть даже двое из троих ранены. Октябрина быстро извлекла из-под мёртвого тела своё оружие.
Колдун обернулся на щелчок предохранителя, и ей пришлось нажимать на курок под обстрелом его пронзительно-синего взгляда.
Часть 3
Дневной свет быстро угасал. Поднимался ветер. Октябрина, пожалуй, и потерялась бы в ледяной круговерти, если бы не кровавые следы на снегу, если бы не волчье урчание раненого Колдуна.
– Сволочь! Сволочь… сволочь… – на все лады повторял он.
Дед Матюха враскачку шагал по узкой стёжке. Часто оскальзываясь, он несколько раз заваливался на бок, и Октябрина думала: вот больше не поднимется. Но дед Матюха всякий раз вскакивал на ноги со странным проворством, будто кто-то невидимый вздёргивал его за шиворот. Они шли друг за другом и всё время под гору. Кровлю и ограду избы завалило сугробами. Вытоптанный двор тоже припорошило. Остов обгорелой полуторки превратился в снеговую гору. Холодный ветер бросал в лицо Октябрины пригоршни колючих льдинок, слепил. Наступая на кровавые следы Колдуна, Октябрина молилась в полголоса. Чужие, непривычные для языка слова сами собой приходили на ум, странным образом помогали развеять страх. Слова молитвы распугивали подлые мыслишки о скорой смерти. Она не должна бояться. Ведь жизни отца и Ромки теперь всецело зависят от её отваги. Лаврик – предатель! Вот ещё одна подлая мысль! Только не это! Лаврик – комсомолец, её товарищ. Октябрина верит Лаврику, а не предателю, расстриге, самогонщику… Стоп! Если Матвей Подлесных отверг поповские бредни, то…Господи, помоги мне преодолеть эту пургу!
Октябрина слышала, как хлопнула дощатая дверь – Колдун вошел в избу. Она с наслаждением, полной грудью вдохнула морозный воздух и двинулась в обход избы.
Ах, как не хочется заходить в избу! Там страшно. Там умирает её отец. Там свирепый враг играет их жизнями, подобно обожравшемуся коту, который то закогтит свою жертву, то отпустит, позволив уже полуживой, отползти в сторонку, истекая кровью. Там приговорённый Ромка лежит в пропахшем клопами углу. Из ран его сочится сукровица. Наверное, ему холодно и страшно. Действительно, как же холодно! Октябрина двинулась назад. Если бы не серая стена избы, она, пожалуй и заблудилась бы в снежной круговерти. А так, полузанесённая стёжка из собственных следов привела её назад, к двери в избу. Сейчас она откроет дверь и через сени прошмыгнёт в горницу. А потом она сделает всё, что должна, или погибнет.
Вот она, проклятая дверь в ад. Теперь Октябрина знала наперечёт все щели и каждый сучок на её досках. Надо ухватиться за скобу и потянуть на себя. Октябрина застыла перед дверью, пряча озябшие ладони в рукавах шубейки. Минуты текли. Вьюга задувала под подол, ознобом взбиралась вверх по позвоночнику. Долее оставаться вне избы было совершенно немыслимо. Непогода расходилась так, что не стало видно ни неба, ни земли. Солнце сначала поблекло, превратившись в тусклую промоину света, а потом наступили сумерки, в которых не было ничего, кроме снега. Под скатами крыши намело так высоко, что не стало видно окон. Стежки исчезли. Под полы шубейки лез ледяной страх. Октябрина наконец ухватилась за скобу и потянула, но открыть дверь мешал высокий снеговой намёт. Пришлось разгребать снег руками. Ладони заледенели, зато спина согрелась. Несколько минут отчаянных усилий – и дверь удалось открыть. Тяжело дыша, Октябрина протиснулась в узкую щёлку между полотном двери и притолокой. В сенях было так же зябко, как на улице, но вьюга сюда не проникала. Постоять разве здесь ещё немного? Собрав остатки мужества, Октябрина вошла в горницу. Огонь в топке погас. Печь, остывая, отдавала горнице последнее тепло, подпитывая висевший под потолком тяжелый дух гниения. Так пахнет смерть! Воспоминание из прошлого, когда война ещё не подошла к Дону, – это запах, который она уже слышала в коридорах и палатах хирургического отделения Воронежской губернской больницы..
Октябрине доводилось слышать о боях за Воронеж. О страшных разрушениях и запахе мертвечины, сочащимся из-под руин, рассказывали втихаря. Лаврик рассказывал. В их разведшколе Лавр Гаврин слыл непревзойдённым мастером перехода через линию фронта. Летом 1942 года ему не раз доводилось бывать в Воронеже. Тогда линия фронта проходила как раз по реке. Октябрина припомнила рассказ товарища о том, что реку Воронеж можно переходить вброд, о трупном смраде над руинами, о виселицах вдоль проспекта Революции, о героическом сопротивлении Губернской больницы. Каждый раз, чудесным образом возвращаясь из-за линии фронта, Лаврик приносил с собой странные, казавшиеся вовсе не возможными новости. Ромка, ревнуя, называл его подмастерьем колдуна. Как ж он был прав!
Отец наказал неукоснительно доносить о таких горе– рассказчиках, но на Лаврика Октябрина не решилась донести. Хотела было, но как-то не сложилось. И Ромка не донёс, хоть не раз, всё из той же ревности, угрожал, что сделает это. И вот теперь она сама слышит запах гниющей плоти. Это запах вероятной и скорой смерти её отца. Преодолевая дрожь в ногах, Октябрина пошла через горницу на свет лампадки. Там под кроватью бесформенной грудой громоздилось огромное тело Колдуна. Он, казалось, пребывал в забытьи, когда она уверенным движением разорвала на его груди рубаху. Из глаз её брызнули непрошеные слёзы. Соленые капли, попав на кровоточащую рану, чудесным образом вырвали Колдуна из небытия. Глаза его распахнулись.
– Думаешь, моя рана смертельна? – услышала она едва различимый его шепот.
– Думаю – да, – отважно ответила Октябрина.
– Так хорошо разбираешься в ранах?
– Моя мама хирург. Я повидала ран. И наслышана. И…
– … хорошо умеешь стрелять? Что молчишь? Не надеялась меня убить из своего крошечного пистолета? Думала подранить, ан убила. Что теперь станешь делать?
– Перевяжу вас.
Замызганная тряпка в её руках с тихим треском расходилась на узкие полосы.
– Сейчас. Сейчас, – приговаривала Октябрина.
– Твоей перевязки мне будет мало. Всё равно помру через два дни.
– Зачем же вы так… впадаете в пессимизм…
– И отец твой помрёт. Но пожжее. Но это если нас обоих раньше не убьют.
Октябрина продолжала рвать
