Николай Кожевников - Гибель дракона

— Я и теперь скажу, — побагровел Гортфрид. — Помогать России — добровольно надевать на себя петлю.

— Там, где дело касается коммунистов, я тоже на стороне Гитлера, — согласился Джеркинс. — Но... — он кашлянул, прикрыв рот ладонью, — сейчас мы должны обсудить не менее важную проблему. Война на Тихом океане вступает в решающую фазу. Мистер Гаррисон был в Японии. Переговоры с домами Мицуи, Мицубиси и Сумитомо закончены положительно. Дом Ясуды даст ответ завтра. Он тоже согласен, в этом нет сомнения, — Джеркинс покашлял и вытер губы платком. — Сырье мы получим в избытке. Таким образом, мы, в некотором роде, становимся должниками, и при решении вопроса о торговле с Японией нам, джентльмены, следует это учесть. Откажем мы — откажут они. Япония нейтральна по отношению к России. Но для нас с вами не секрет: русские вынуждены держать на востоке такие же силы, как и Квантунская армия.

— Если не больше, — вставил Гортфрид.

— Возможно. Но Советы, как и Германия, выйдут из войны обескровленными, мы же сохраним всю нашу силу. Мы твердой ногой станем не только в Европе, — Джеркинс прошелся по комнате и снова сел. — Это политический прогноз моего шефа.

— Логично, — бросил Гортфрид, выпуская дым тоненькой струйкой. — Не менее важно добиться того же и в Азии. Снабжая Японию нужным ей вооружением, мы толкаем ее на путь войны и обескровливаем ее. После нашей победы Китай ляжет нам под ноги...

Казимура жадно слушал каждое слово. Отдать Китай, где погибли тысячи сынов Ямато! Он сжал кулаки. Как бы не пришлось Америке лечь под ноги Японии выделанной шкурой козы!

В прихожей послышался осторожный стук. Казимура по-кошачьи бесшумно отпрыгнул от двери и вышел в соседнюю комнату.

— Мистер Тахота может ознакомиться с чертежами и техническими расчетами, — запыхавшийся, страдающий одышкой американец подал папку. — Здесь собран весь материал, интересующий вас. Я опоздал на десять минут, прошу извинить меня.

Казимура кланялся, положив ладони на колени, проклиная в душе пришедшего не вовремя инженера. Опоздал бы еще на час! Но пришлось притвориться заинтересованным, пройти в кабинет и заняться просмотром бумаг. Американец, тяжело пыхтя, уселся рядом и давал пояснения. Когда папка была просмотрена, подали обед, и снова Казимура улыбался, поддерживая пустой разговор.

Только к полночи Казимура, наконец, остался один. Но в соседней комнате было темно и тихо. Кусая в досаде пальцы, Казимура нервно ходил по кабинету. В первом часу ночи явился еще один посетитель. Потирая руки, он уселся в кресло, не ожидая приглашения.

— Мистер Тахота, я агент фирмы «Дженерал электрик». Нас интересуют технические подробности переброски грузов.

Это был деловой разговор, и Казимура почувствовал облегчение. Вскоре пришел представитель фирмы «Дженерал моторс», потом от Форда. В четыре часа утра Казимура принял ванну и надел пижаму. Собираясь ложиться, услышал осторожный стук. Наружность посетителя была самой обычной: высокий рост, круглое добродушное лицо с серыми веселыми глазами, приветливая улыбка.

— Мистер Тахота! Вас, кажется, называют сейчас так, Казимура-сан? Я Айронсайд. Как недавно сказал мне наш коллега Доихара, «видимо, так суждено там, — он ткнул пальцем вверх, — чтобы мы встретились здесь», — и без всякого перехода продолжал: — Как вам понравился разговор джентльменов в гостиной? Оригинально, не правда ли? Мы с удовольствием предоставили вам это невинное развлечение, — и показал опешившему капитану еще влажный снимок: он, Казимура, изогнувшись, приложил ухо к двери. — Ничего, мистер Тахота, мы вас научим и этому.

Почтительно склонясь, Казимура пригласил гостя пройти в кабинет.

Лишенный солнечного света, свежего воздуха и пищи — у Лизы пропало молоко после ранения — ребенок тихо умер в одну из глухих зимних ночей, когда люди, заключенные в тесных коробках камер, слушали рев пурги. Лиза не плакала. Мучимая невыносимо резкой и все нарастающей болью в ноге, почерневшей почти до колена, она равнодушно, словно безумная, смотрела, как солдат-японец захватил железным крюком крошечное тело мальчика и выволок из камеры. И будто сломалось что-то в голове у Лизы. В ушах раздался тихий, ласкающий звон, тюремные звуки стали глуше, голоса заключенных и бряцание цепей доносились чуть слышно. В глазах потемнело. Лиза слабо шевельнула рукой, словно прощаясь с сыном, и, задохнувшись, потеряла сознание.

Человек без имени лежал рядом, но он ничем не мог помочь, потому что сам уже потерял последние силы. Вскоре после того, как он оправился от побоев, на подошву ноги ему опрокинули пробирку с клещом. Он почувствовал, как клещ впился в кожу, но щекочущая боль была совсем слабой. Человек без имени сутки лежал в лаборатории связанным. Потом его перенесли в камеру и, тщательно осмотрев, пробирку с клещом отняли. Осмотры повторялись каждый день. Ему прописали хорошую пищу: масло, яйца, сметану, белый хлеб, мясо. Но человек без имени в первый же раз ударил по подносу, установленному маленьким круглыми тарелочками, и они все, весело звеня, раскатились по камере. Его не избили. Просто стали приносить тот же тофу [8], которым вместо рисовой похлебки теперь кормили всех. Вскоре на месте укуса выступило небольшое черное пятнышко с легким синеватым оттенком. В камеру сошлось много японцев-врачей. Все они жали руку высокому растрепанному врачу. Пришел и сам генерал. Он тоже осмотрел человека без имени и, коверкая китайские слова, спросил о самочувствии.

— Переживу тебя! — презрительно ответил тот. — Я бессмертен, как народ!

Генерал усмехнулся и, радостно потирая руки, обратился к Иосимуре:

— Лечить всеми известными способами. Выбрать самые эффективные. Заражение — только половина опыта. Если исход не смертелен, то над культивацией сибирской язвы предстоит еще работать. Оружие императора должно быть неотразимым.

Исии ходил последнее время довольный: работы отряда шли успешно. Принята на вооружение авиабомба. Приняты распылители микробов — авторучка и тросточка. Они утверждены высшим военным советом при императоре в качестве основного вооружения рот «особого состава», или, как их пока называли, «отдельных санитарных рот, подчиненных штабам дивизий». При отряде созданы краткосрочные курсы, на которых рядовой и командный состав обучаются владению новым видом оружия.

Радовало профессора и то, что по новому «Уведомлению об особых отправках Токуи-Ацукаи» значительно увеличивалась категория лиц, подлежащих этим отправкам: не будет недостатка в «бревнах»!

В лаборатории первого отдела выведена новая культура холеры. Движения микробов этого штамма гораздо оживленнее. Погибают эти микробы при более высокой температуре. Некоторые оживают после замерзания. Значит, можно добиться применения их и зимой.

В хранилище во много рядов стоят тщательно упакованные банки. Они застыли на полках, будто солдаты в строю. Профессору вспомнилось лицо генерала Ямады, и он довольно усмехнулся. Теперь он, Исии, и его отряд крепко стоят на ногах!

На границе шел бой. Восемь пограничников и двадцать два солдата стрелкового батальона сдерживали японцев, которые рвались на сопку. Японцы появились из густой тьмы. На фланге зачавкал японский пулемет. В резкий вой ветра ворвался злой посвист пуль. Солдаты отдыхающей смены караула, поднятые по тревоге, бежали к границе, с трудом преодолевая бьющий в грудь ветер.

Карпов принял взвод и направился к сопке на правом фланге заставы. Начальник караула, капитан Макаровский, распределял батальон по границе. Встретив смену часовых, приказал разводящему:

— Пулемет и одно отделение к знаку у камня. Часового за патронами! Старший разводящий — Золотарев. Остальные за мной! — в расстегнутом ватнике, с пистолетом в руке он ринулся в ночь.

Золотарев с солдатами свернули налево к камню. Теперь ветер дул справа. Лед под ногами ломался. Противно хлюпала вода. Снятый с поста Заварзин, бросив тулуп и полушубок, в одной телогрейке, налегке, побежал за патронами. Золотарев, разместив отделение, проверил установку пулемета и только тогда присел за камни. «Может быть, и не пойдут здесь японцы», — подумал он, в то же время подсчитывая патроны и прикидывая, скоро ли вернется Заварзин. Шуршал камыш. Совсем близко слышались выстрелы и крики. Золотарев обошел отделение, проверяя готовность к бою. Солдаты неторопливо устраивались поудобнее, маскировались, готовили гранаты. Тянулись минуты. Камалов переставил увязавший в болоте пулемет на камень и снова лег в воду, громыхнув смерзшимися полами полушубка. Гурин открыл коробку и подал конец ленты, ворча что-то сердитое о ветре, морозе и болотной топи.

— Идут, — шепнул кто-то, а Золотареву показалось — крикнул.

— Ш-ш-ш... — остановил он, прислушиваясь.