Вихрь - Йожеф Дарваш
— Я свое дело сделал… как было приказано…
— Можете идти, — кивнул ему Гал.
— Я еще хотел… В конце концов, я понял, почему вы меня не пустили в здание. Так и нужно, только вы все же совершили ошибку. Уж больно вы все на виду, привлекаете к себе внимание. Только вы не отпирайтесь…
— Мы специально не маскировались, — согласился Гал. — Хотели, чтобы вы нас заметили…
В глазах Сакони блеснули насмешливые искорки.
— Ну, если хотели, тогда другое дело. Для этого и товарища своего… на крышу посадили?
— А если для этого?
— Тогда зря посадили, — заметил Сакони. — Я-то понял, что этим вы хотите обезопасить себя с тыла, но вашего товарища любой стрелок может снять без особого труда. Хоть спереди, хоть с тыла. Один меткий выстрел — и все…
Гал невольно оглянулся назад и сразу же увидел, что он плохо рассчитал: печная труба отнюдь не укрывала Халковича.
— Правда, я не знаю, — продолжал Сакони, — будет ли вам грозить опасность с тыла. Если и вы в этом не уверены, тогда лучше проломить в каком-нибудь месте заднюю стену, но этого товарища с крыши снять…
Гал долго смотрел на Сакони, видел его язвительную усмешку и едва сдержался, чтобы не ударить его.
— А вы могли бы, — с презрением спросил Гал, — сказать мне, сколько раз вы совершали подобные предательства? — Ему хотелось, чтобы Сакони рассердился, напал на него или хотя бы сделал шаг к нему, хотя бы один шаг. И тогда он ударил бы его. Однако Сакони не пошевельнулся, но и усмешка не исчезла с его лица.
— А кто его знает…
— Я-то знаю, — продолжал Гал. — Сначала вы предали императора. Затем Национальный совет. Это уже два предательства. Затем предали рабочий класс. А сейчас предаете своих нынешних коллег…
— Может быть… — Сакони закивал головой. — Наверное, так оно и есть.
— Я, — продолжал Гал, — никак не могу понять, как некоторые люди, вроде вас, могут так меняться. Стоит только водрузить новый флаг — и вы уже за него…
— Ошибаетесь, — не сдавался Сакони. — Вы ошибаетесь в том, что человек меняется в зависимости от смены флага, и вообще… Мне просто приказали. Сегодня это, завтра другое… — Он немного помолчал, глаза его стали узкими, а лицо мрачным. — Только вы меня не спрашивайте, почему я поступил так, а не этак. Я ведь и убить могу… — Он погрозил пальцем. — Если меня до сих пор никто никогда ни о чем не спрашивал, то уж сейчас-то я никому не позволю делать этого! С тех пор как меня забрили по мобилизации, у меня никто никогда не спрашивал, понимаю ли я что-нибудь или не понимаю. При императоре Йошке Ференце мне говорили, что я должен сражаться за свою родину, то же самое говорили мне и вы, и теперь это же самое твердят. И добавляют, что со мной сделают, если я окажусь трусом. Трусу все грозят пулей… Ну, если у вас и теперь не пропало желание спрашивать, спрашивайте…
Теперь настала очередь Гала презрительно улыбаться.
— Знаете, я ни о чем не буду вас спрашивать. Можете идти.
Но Сакони не пошевелился.
— То, что я вам до этого сказал, вы можете считать предательством или как вам будет угодно. На самом же деле я вас уважаю и жалею в то же время. Потому что… Хочу добавить еще, что, если вы решили сопротивляться, завяжется бой. Тяжелой артиллерии в городе нет. Ее в свое время увезли к Тисе. Во всем гарнизоне имеется всего-навсего одна-единственная гаубица. Осталась тут каким-то чудом. Если она вас не вышибет… Хотя и ее еще как-то нужно сюда притащить да установить… Ну, теперь я на самом деле могу уходить. Если и вы такого же мнения…
— Уходите, да поскорее!
— Уйду, только знайте, я неспроста вам все это говорил. Время поразмыслить кое о чем у меня было. Ну а если здесь у вас что-нибудь стрясется, то знайте, что я тут ни при чем… Я скорее в воздух буду стрелять, чем в вас…
— Вы за это, наверное, еще благодарности от нас ждете, а? Вот что я вам хочу сказать: вы старайтесь в нас как следует целиться! Я лично обещаю вам, что, как только увижу вас, сразу же открою огонь. И не промажу. А теперь уходите отсюда! Только… — И Гал вырвал из рук Сакони фуражку. — Только без нее. Фуражка эта пусть останется здесь. Идите!
Сакони недоуменно пожал плечами и, отдав честь, повернулся кругом и пошел прочь. Делая первый шаг, он так стукнул ногой по накаленной солнцем земле, что поднял целое облачко пыли.
— Что это у тебя? Фуражка? — со смехом спросил Бабяк Гала, когда тот с шумом хлопнул дверью. — Нас стало больше на одну фуражку. Что ж, и это неплохо. Глины здесь достаточно, человека слепим…
Гал остановился под лестницей.
— Халкович! Быстро слезай вниз. И пулемет свой снимай. Уй! Быстро помоги ему! Бабяк! Посмотри-ка, нет ли во дворе какой-нибудь кирки. Или чего-нибудь подобного.
Халкович и Уй с трудом спустили вниз пулемет. Тем временем вернулся и Бабяк, неся в руках кирку с отбитым концом и железный лом. Лом он сунул в руки Пако, и они начали пробивать отверстие в стене, где им показал Гал. После нескольких ударов вывалился первый кирпич, а потом дело пошло скорее.
— А стена-то довольно тонкая, — заметил Пако.
Халкович установил в проделанное отверстие пулемет. Ствол его чуть ли не полностью вылезал наружу. Улегшись за пулеметом, Халкович остался недоволен сектором обзора и выбил ломом еще несколько кирпичей.
— А здесь как-то веселее, — сказал он, закончив работу. — А то там на крыше возле трубы жарко больно.
Гал чуть ли не до крови закусил губы. Быть может, Халкович и не ему адресовал свое замечание, но попал он точно по адресу.
Сначала им казалось, что они за короткий срок стали настоящими солдатами. За несколько дней они привыкли считать себя солдатами, выучились ходить по-военному, поворачиваться. Обстановка и инстинкт самосохранения заставили их неплохо маскироваться на местности, довольно метко стрелять и не делать глупостей. Научились они и подчиняться по-военному, а те, кого выбрали в командиры, научились командовать. Некоторые из командиров и голосом своим и манерой держаться были похожи на настоящих командиров. Но кто знает, сколько людей потеряли они впустую, и только потому, что заучить формально кое-что или даже все еще ничего не значит! Сколько людей потеряли они из-за того, что выбранные ими же командиры
