Большой конфликт - Берт Хеллингер
Любовь и к преступникам
Преступники смягчаются только тогда, когда их любят. Кампании, которые иногда проходят в Германии и Австрии против преступников Третьего рейха под лозунгом «Это не должно повториться!», часто имеют противоположный эффект. До тех пор пока преступники не получат место среди нас и в нашем сердце как такие же люди, как мы, зло – их зло – будет по-прежнему в силе. Чем больше мы их отвергаем, тем оно сильнее.
Когда их принимают, они могут быть такими же людьми, как мы. Только тогда они могут горевать – а также и отвечать за последствия. Не раньше.
Тут нужно учитывать кое-что еще. Под влиянием совести мы проводим различие между добром и злом. Хорошие – это наши, а плохие – это другие. Но другие думают точно так же: мы – хорошие, а другие – плохие. Возлагать ответственность за такие страшные события, как холокост, последняя война и все преступления, которые тогда происходили, на отдельных людей здесь тоже чревато. У нас есть идея, что если мы будем просто по-другому воспитывать наших детей, то ничего подобного никогда больше не случится. Преодоление прошлого взваливается на плечи и делается ответственностью отдельных людей, как будто им это по силам. Тем самым мы совершенно не осознаём мощь исторических событий, которые, так сказать, охватывают весь народ и принуждают к чему-то, что для отдельного человека становится во многом неизбежным. Для немцев и австрийцев это было неизбежно. Никто не смог бы это остановить. И для еврейского народа это тоже было неизбежно. Никто не смог бы это сдержать или остановить. Все находились во власти большей силы.
Пока мы не посмотрим на эту бо́льшую силу, не признаем ее во всем ужасе, не склонимся перед ней и не подчинимся ей, решения не будет. Поэтому в конечном счете решение здесь – это религиозный акт.
* * *
Ключ к примирению преступников и жертв в руках у жертв. Преступники бессильны до тех пор, пока со стороны жертв не произойдет движение, которое им тоже позволит двигаться. Сами по себе они двигаться не могут.
Тут нужно помнить кое-что еще. Мертвые жертвы не могут упокоиться с миром, пока не дадут рядом с собой место мертвым преступникам. Это примирение происходит между мертвыми, не между живыми. Живые в это вмешиваться не могут.
Если мы, выжившие и потомки, признаем, что нам нельзя здесь вмешиваться, что нам нужно позволить этому процессу происходить между мертвыми, нам будет легче отойти от этого прошлого.
* * *
Пока мы занимаем позицию за одних и против других, мы препятствуем примирению. Что мы делаем, когда на официальных памятных мероприятиях мы вспоминаем жертв последней войны, и что нам приходится делать, когда о них говорят? Нас призывают быть на стороне жертв и против злодеев.
К чему это приводит? Преступники и жертвы не могут прийти друг к другу, поскольку своим приговором и своим способом помнить мы встаем между ними.
Исцеляющим движением в сторону мира в нашей душе было бы согласие с теми и другими, согласие с их судьбой, какой она была, судьбой преступников и судьбой жертв. Одновременно. Тогда мы сможем укротить убийственное в том числе в нас самих, наш собственный импульс к убийству, и унять страдание там, где мы ощущаем себя жертвами. И то и другое одновременно. Только когда то и другое соединяется, человеческое становится целым.
Прекращение мести
Я проведу еще одно маленькое упражнение. Давайте закроем глаза и соберемся в нашей середине. Мы выходим из нашего тела и отправляемся в царство мертвых. Мы смотрим на умерших членов нашей семьи.
Потом наш взгляд движется дальше, и мы смотрим на миллионы мертвых – погибших, убитых, умерших от голода, замученных. Все они лежат здесь. А рядом с ними лежат преступники, те, кто их убивал, истязал, морил голодом.
Там лежат и умершие в ходе войны. Их так много… Мертвые солдаты и мертвые мирные жители. Множество убитых, умерших от голода, замученных. Все они мертвы. Там лежат и враги, которые их убили, солдаты с той и с другой стороны. Все они мертвы. Все они равны. Никто не лучше. Никто не хуже. Все мертвы. Огромная армия мертвых.
А далеко за горизонтом, пока ниже его линии, сияет белый свет. Мы видим только его проблеск. Мертвые встают, поворачиваются к этому свету и низко кланяются – мертвые жертвы и мертвые преступники. И мы кланяемся вместе с ними. Все с благоговением склоняются перед этим светом, который остается наполовину сокрытым.
Пока мертвые пребывают в этом благоговении, мы выпрямляемся и идем в обратную сторону, оставляя мертвых с мертвыми, и жертв и преступников. Мы отходим все дальше назад, пока они не исчезают из виду. Тогда мы разворачиваемся, возвращаемся в жизнь и смотрим в будущее.
Здесь прекращается всякая месть.
Дух и духовное
Иногда мы используем дух и ведем себя так, будто он нам подвластен. Случается, что в процессе жизни и работы мы что-то открываем, например, какой-то закон или порядок. Тогда мы считаем, что открыли что-то особенное. И это действительно так – на время.
Однако дух не считается с нашими открытиями. Применяя открытое нами, мы не можем опираться на дух или духовное, как будто теперь это истина или нечто окончательное. Если прекращается эволюция, прекращается и жизнь. Если прекращаются изменения, прекращается и жизнь. Если прекращаются новые осознания, мы коснеем.
Поэтому мы открываемся духовному, оставляя прошлое позади. Иначе старое будет мешать новому. Поэтому нам нужна постоянная открытость для неожиданного.
Значит ли это, что прежнее неправильно? Разве неправилен первый шаг на пути, раз он не привел сразу к цели? Первый шаг так же важен, как и последний. Всему свое место. Но самый лучший шаг всегда следующий.
Последнее место
Если посмотреть на наших предков и множество поколений, через которые пришла к нам жизнь, то мы стоим на последнем месте. Последнее место – это место, где все сливается
