Осень добровольца - Григорий Степанович Кубатьян
На следующий день, взяв из нашего пайка «волшебный» чёрствый хлеб, тушёнку, доширак, растворимое пюре, приношу большую коробку с продуктами мужчине и женщине с лавочки.
— Вот, держите. Зима будет долгой. Пригодится.
Они молча берут коробку и уносят в дом.
★ ★ ★
Православная церковь в районе Гленайрис представляла собой мрачное готическое сооружение со стрельчатыми окнами. Здание осталось от англикан. Внутри было людно. Служба шла на трёх языках: русском, греческом и сербском. Три священника совершали обряд, вступая один за другим.
Сюда пришли верующие и неверующие. Для русской общины Мельбурна эта церковь была единственным местом в городе, где можно было встретиться и познакомиться друг с другом. Да ещё, может, пара русских ресторанов, дорогих и суетных.
Я дождался окончания службы и подошёл к русскому священнику.
— Нельзя ли у вас в церкви переночевать?
— В церкви? — удивился он. — А что так?
— Я сегодня приехал в Мельбурн. Денег нет, в городе никого не знаю. Мне бы осмотреться, может, работу найду.
— В церкви я тебя оставить не могу, нет таких полномочий, — задумался батюшка. — И домой не приглашу. Домишко маленький и детей ватага. Но помочь смогу. Есть человек, у которого можно остановиться. Он не против будет, один в трёх комнатах живёт. Только есть проблема: пьющий он. Я ему жильцов посылаю, чтобы в запой не ушёл. Человек неплохой, но как выпьет — дураком становится. Не испугаешься? Ну, смотри… Эй, Дударев, подойди…
Так я познакомился с Дударевым и поселился в его трёхкомнатной квартире в социальном доме. Старая неуютная многоэтажка, больным зубом торчащая посреди ухоженного района, была архитектурным позором Мельбурна. Ходили слухи, что её скоро снесут, но у властей не хватало духу. Было непонятно, куда девать жильцов?
В доме жили безработные, инвалиды, гомосексуалисты и маргиналы, получившие жильё бесплатно от австралийского правительства. Многие приехали из бывшего СССР: украинцы, молдаване, евреи, грузины. Был даже русский из Харбина. Рядом с домом висела табличка с надписями на английском и — крупными буквами — на русском, призывавшая жильцов не мусорить и не портить городское имущество.
На окнах дома стояли решётки до самой крыши. Не для защиты от воров, а чтобы жильцы не выбрасывались из окон. Пару раз это случалось, и власти решили вопрос радикально: теперь дом напоминал тюрьму.
Рядом с домом стояли украденные тележки из супермаркета «Таргет». Супермаркет как мог воевал с беспокойными жильцами: собирал за аренду тележек монеты, пристёгивал цепями, грозил штрафами. Но всё было бесполезно. Жильцы социального дома перекусывали цепи кусачками, монеты выковыривали из монетоприёмника, а штрафы не платили. В итоге магазин нанял сотрудника, чтобы тот ходил к социальному дому и забирал брошенные тележки.
Мы вызвали лифт. С нами вошёл худой улыбающийся австралиец с крошечной собачкой на руках.
— Хелло! — крикнул ему Дударев и громким шёпотом мне: — Видел гомика? Им здесь хорошо живётся, на государственные-то денежки…
Безработный Дударев тоже жил неплохо. У него была огромная бесплатная квартира и парковочное место под окнами. Приличный автомобиль ему достался почти даром: старую машину в Австралии продать невозможно. Наоборот, придётся заплатить деньги за её утилизацию. Поэтому кто-то решил сэкономить — подарил машину Дудареву.
Раз в месяц Дударев ходил получать пособие. А если бы попросил, ему бы принесли деньги домой, и продукты тоже. Но Дударев не хотел, чтобы чиновники ходили к нему домой: он их недолюбливал.
Главным условием приятной растительной жизни было отсутствие работы. Стоило Дудареву заняться трудом, все блага у него бы отобрали. Пришлось бы платить налоги, отдавать деньги за аренду квартиры и парковку, покупать еду. Поэтому, как все жители социального дома, он работал изредка и нелегально. Помогал на стройке. А в свободное время, которого у него было много, пил дешёвое пиво, одну упаковку за другой.
Разделавшись с упаковкой в 6 небольших бутылочек, Дударев становился болтлив, и отделаться от него было сложно.
— Знаешь, кем я был в рашке, юноша? — преследовал он меня. — Я был врачом… хирургом… Заведующим отделением меня хотели сделать! Уроды. Я сам отказался… Не надо мне их подачек… врачи-вредители… Я в Афгане служил… в Афганистане, в «чёрном тюльпане»… Слышал про такую страну?
Дударев брал гитару и начинал петь, не вынимая изо рта сигарету. Потом бросал гитару и распечатывал новую упаковку пива.
— Все к нам в Австралию едут. Всем здесь нравится. Вот ты чего приехал? Столько русских уже, вон, справочник «жёлтые страницы» на столе лежит, видишь, толстый какой? Это только русские компании Мельбурна! Смотри, сколько вас, чертей, сюда понаехало! В справочник не помещаетесь!
Он швырял справочник в угол — и его глаза мечтательно туманились.
— К нам Розенбаум приезжал. В русском ресторане для нас пел. Потом я пел. Потом мы вместе пели. И он вот так меня обнял и говорит: ты, Дударев, — настоящий человек. Вот, че-ло-век! Два, говорит, есть музыканта в мире — ты только, и я ещё.
Дударев снова тянулся к гитаре и глухо рычал: «в Афганистане, в чёрном тюльпане…». И представлял себя стреляющим из пулемёта по своим врагам, настоящим и вымышленным, по русским и австралийским чиновникам, по коммунистам и империалистам, по бывшим коллегам-врачам, по магазину «Таргет», по соседу-гомосексуалисту и по всей несправедливости этого мира. А рядом с ним сидел воображаемый Розенбаум и смотрел на Дударева восхищёнными глазами.
Окурки Дударев тушил в бутылках с недопитым пивом, в тарелках с недоеденной едой, в вафельнице, в сахарнице или просто кидал на пол. Мне хотелось бежать из этой душной квартиры с прожжённым ковролином, с валяющимися по углам пустыми бутылками, с решётками, не дающими безответственному квартиросъёмщику выпрыгнуть в окно. Но с работой пока не получалось и деваться было некуда.
В часы трезвого просветления Дударев говорил:
— Ну, всё, довольно! Больше пить не буду. И ты меня в магазин не пускай. У меня сын твоего возраста. Мы с ним давно не виделись. И вот что: мы тебе купим велосипед. На гаражной распродаже копейки стоит. Будешь по городу на велосипеде ездить, зачем на трамвай тратиться? Здесь это дорого. С украинскими строителями тебя познакомлю. Будешь на стройке помогать. Их там целая семья. Дочка красивая, фигуристая. Вот точно, женить тебя надо! А я уеду на острова. На пляже буду валяться, загорать!
Воодушевлённый новыми планами, Дударев решал, что мою будущую свадьбу нужно отметить, — и бежал в магазин. И всё начиналось сначала: плаксивые песни, ненужные исповеди, хвастовство, презрительные комментарии по поводу знакомых.
Однажды Дударев выпил лишнего и начал буянить.
