Я шкурой помню наползавший танк - Юрий Иванович Хоба
– Неужели за войну к смертям так и не привыкли? Сутки почти миновали, а вас колотит…
– Это сегодняшнее. Воду вечером дали, так половину ночи постирушкой занималась. С утреца начала белье на балконе развешивать, а оно как хрястнет над головой. И тут же ветка тополя на простыни упала, а за ней вторая. Пулями сшибло. Ну, меня и начало колотить…
СМЕШАЛИ С ДЕРЬМЕЦОМ ОКОЛИЦУ
Начавшиеся во второй половине дня пострелушки плавно переросли в фазу вечернего противостояния. С трехминутным интервалом по дырявым бакам нефтеперегонного завода зашлепали мины восемьдесят второго калибра. Потом расплевалась скорострельная пушка боевой машины пехоты.
Сама БМП притаилась в складах горной выработки, однако изрыгаемые ею трассеры отчетливо просматривались с моего НП. Мелкокалиберные снаряды расчертили сумерки алым пунктиром и вонзились в бок рукотворной горы, откуда, надо полагать, минометная обслуга посылала гостинцы.
Спустя четверть часа трассеры нащупали цель. На отвале, маковку которого прежде венчали молодые тополя, а теперь – оглодки стволов, полыхнуло зарево и эхо детонирующих боеприпасов припрыжку поскакало по крышам.
И хотя вечерние пострелушки на том прекратились, народ продолжал бодрствовать в ожидании ночного концерта, который, как правило, начинался около ноля часов или чуток попозже.
Обычно вслед за подголосками-пулеметами на сцену выползали басы тяжелых калибров, чьи железные глотки наводили ужас на дам и робких козодоев.
В половине второго ночи оратория войны идёт на убыль. Или, же наоборот, дополняется орудиями сто пятьдесят второго калибра. И тогда земля под ногами, словно почуявшая волка лошадь, начинает вибрировать.
Эта дрожь проникает в самое нутро. Избавиться от неё невозможно ни крепким чаем, ни солёным словом. Единственное утешение – сигарета. Она помогает мне коротать ночи на НП и считать секунды, которые заполняют промежуток между выстрелом и разрывом.
Тишина наступила перед самым рассветом. Расплющиваю последний окурок в пепельнице и отправляюсь спать. Как говорил кабельный электромеханик и драматург Леонид Олейник, «в солому», намекая на материал, которым набивали в мореходном училище матрацы.
Но лучше бы я продолжал бодрствовать. И тогда бы эффект от близких разрывов оказался менее ошеломляющим. Я на несколько мгновений даже выпал в состояние прострации. А когда обрёл способность соображать, подхватил с письменного стола фотоаппарат и выкатился во двор.
– Что происходит? – встревоженно спросила хозяйка.
– Ничего нового. Просто смешивают околицу с дерьмецом мусорной свалки…
Сделав с крыльца несколько снимков, я, в поисках более удачного кадра, толкнулся за калитку. Однако тут же включил задний ход. Время, конечно, раннее, но есть риск нарваться на случайного прохожего. Представляю, как бы удивился человек, увидев на перекрестке мужика в трусах, но с фотоаппаратом…
Впрочем, улицы были безлюдны, словно всё живое вымело рёвом взрывчатки. И только порожденная снарядами пыль продолжала сползать к подножию горного отвала, который с расстояния в неполный километр выглядел сорвавшимся с цепи вулканом.
БОЕВЫЕ ТРОФЕИ САШИ НИКОЛАЕВИЧА
На шестом месяце войны обстрелы сделались чем-то привычным, вроде восхода солнца или дорожно-транспортного происшествия без летального исхода. Поэтому на месте упавшего снаряда сегодня собирается зевак меньше, чем работников аварийных служб. Во-первых, излишнее любопытство при бомбёжке чревато последствиями, а во-вторых, грех любоваться чужой бедой и откровенно бездельничать, когда другие трудятся в поте лица своего.
При деле находится даже молодой человек лет десяти от роду, который убирает с проезжей части останки реактивного снаряда. Назвался Сашей Николаевичем. Как объяснил паренёк, он преследует две цели: очищает улицу от железного хлама и готовит почву для воспитательных бесед с теми, кто будет населять его малую родину лет эдак через двадцать после окончания войны.
– Осколки, – рассказывает Саша Николаевич, – складываю в специальный ящик. Рассчитываю уцелеть, вырасти и обзавестись собственными детьми… А чтобы они ценили мирное небо, стану показывать осколки. Заодно поделюсь воспоминаниями, как несладко жить в неотапливаемой квартире и как, за неимением воды, умываться газировкой.
Что ж, как говорят, устами младенца истина глаголет. Но кто и когда к ней прислушивался?..
ОБЕЗНОЖЕН ВЧЕРАШНИМ ОСКОЛКОМ
Сегодня утром схлопотал осколок мины. Едва отошел от собственной калитки сотню шагов, как резкая боль в левой ступне вынудила присесть на поребрик. Что это не банальное растяжение связок, свидетельствуют вытряхнутые из башмака капли крови. Однако ранение пустяковое. Как сказал бы применительно к данной ситуации хирург милостью Божьей и любитель точных выражений Валентин Вегнер, пострадавший родился в носке.
Правда, упомянутая часть гардероба оказалась безнадёжно испорченной.
Путешествия по малым рекам и прочим удалённым от медицинских учреждений местам приучили таскать в походной торбе бинт. И вот, пришло время использовать запас по назначению. Покончив с перевязкой, пытаюсь обуться, однако ступня встречает упорное сопротивление.
Произвожу визуально обследование строптивой обувки и обнаруживаю торчащий из подошвы и заточенный, словно шип, осколок. Вытащить его при помощи безоружных пальцев не получается. Хоть возвращайся на одной ноге.
К счастью, рядом притормозил «жигулёнок» с шашечками по крыше. Таксист, бейсболка задом наперёд, ярко выраженный представитель племени говорунов:
– Гляжу, на обочине прилично одетый мужик кукует. Ну, думаю, надо узнать, в чем дело?
Дальнейшую операцию проводим в четыре руки. Зубодерными клещами при этом служат пассатижи сомнительной стерильности.
– Да это же осколок, – восклицает мой благодетель. – Как это тебя угораздило?..
Хотя чего это я удивляюсь. Сейчас у автослесарей самая горячая пора, только и успевают штопать пробитые осколками колёса. Кстати, один я поймал возле собственного подъезда.
– Такого добра везде навалом.
– Слушай, – говорит таксист, продолжая вертеть перед глазами пассатижи с зажатым осколком. Со стороны поглядеть – вылитый стоматолог, который недоумевает по поводу ошибочно удалённого зуба. – Я вот над чем думаю… Если бы осколок продырявил твою ступню не снизу, а сверху, ты бы имел право рассчитывать на компенсацию за ранение при исполнении служебных обязанностей. А так – извини-подвинься.
Часть восьмая
Янтарные слёзы Донецкого кряжа
ПОДНЕБЕСНАЯ ОБИТЕЛЬ ЛЕСНИКА ТАТЬЯНЫ БЛАГОДАРНОЙ
Из всех представительниц прекрасной половины Амвросиевского района лесник Татьяна Благодарная – самая неприступная гражданка. Чтобы лицезреть обаятельную даму, надо прежде подняться на маковку горы Верблюжья, которую венчает дощатая хижина.
Но перед тем, как отправиться к Татьяне Благодарной в гости, я бы посоветовал ознакомиться с метеосводкой. Дело в том, что ведущий к хибарке серпантин во время дождя делается коварнее черного аспида – гадюки Никольского. Если поскользнешься, катиться тебе на пятой точке до льнущего к боку горы колодца с живой водой.
Имелась еще одна помеха – война. Но она, слава богу, укатилась за отроги Донецкого кряжа. Иначе бы пришлось лежать носом
