Обязан побеждать - Владимир Георгиевич Нестеренко
Группа старалась идти быстро, наверстывая упущенное время в схватке. Но как-то тяжело, вязко давались шаги. Это лейтенант замечал за бойцами, да и сам что-то отяжелел. Перед глазами то вспыхивала ярко картина с роющими себе могилу людьми, то пропадала. И этот особист. Не случись нас – этот гад закопал бы живьем своих по приказу обера, рука бы не дрогнула. Это ж какие вторглись к нам дикари-звери! Костю злило повторяющееся раз за разом видение обреченных на жуткую смерть ни в чем не повинных людей, и он ускорял шаг, выматывая себя и бойцов. Но все же марш постепенно выветрил из головы командира посторонние мысли и сосредоточил его внимание на выполнение задачи.
* * *Начальник Генштаба сухопутных войск вермахта Франц Гальдер 26 июня в своем дневнике записал: «У противника, действующего против группы армий “Юг”, отмечается твердое и энергичное руководство. Противник все время подтягивает из глубины новые, свежие силы против нашего танкового клина. Мы несем значительные потери. Будем уповать на Бога».
Глава 14
Семейству Ухватовых казалось, что дела в стране идут в гору. Работящий люд богатеет. Особенно крестьянство на свободных землях, с твердым планом хлебосдачи. Иван Степанович женил сыновей, отвёл им участки под дома, которые построили скопом, стараясь как можно меньше привлекать со стороны рабочую силу. Сыновья ушли из отцовского дома в свои хоромы, продолжая вместе работать в поле, молоть на мельнице хлеб – свой и крестьян с окрестных хуторов. На усадьбе вырос второй амбар, расширилась конюшня и скотный двор, появились новая лобогрейка, веялка и другая техника. И всё же без найма в страдную пору сева и хлебоуборки не обходилось. Брали по договору на сезонные работы. Хорошо платили, чтобы потом эти люди не чесали языками о скупердяйстве зажиточного мельника.
Однако помимо воли Ухватовых, крестьянство стала сотрясать коллективизация. Мельник и хлебороб Иван Степанович одним из первых получил едва ли не смертельный удар этой барышни ранней весной двадцать восьмого года.
Сыновья, повзрослевшие и окрепшие за зиму, и он готовили сеялки, бороны, плуги к севу. Весна обещала быть ранней, щедрой на тепло и дожди, а знать и на добрый урожай, особенно на парах.
– Сон проклятый никак из головы не выходит, – сказал Иван Степанович на перекуре сыновьям. – Сон нехороший, тревожный. Будто по реке я плыву, а рядом какие-то девы.
– А ты сказал, когда очнулся от сна: ночь прочь, сон прочь! – спросил Митя.
– Трижды повторил, однако душа не на месте. Слыхали небось про коллективизацию и раскулачивание.
– Уж не впервой от тебя доносится.
– А вот и сон в руку! – вскочил Иван с чурки, на которой сидел, – цельный отряд по нашу душу.
Сыновья метнули свои взоры на ворота, возле которых остановилось пять конных красноармейцев и знакомый Семён Никудышнов в чине лейтенанта НКВД. Передний конный наклонился к петле, держащей две воротины, поднял. Ворота разъехались, и офицер первым прогарцевал через двор, к побледневшему Ивану Степановичу.
– Не чаял меня увидеть, мельник? – оскалил в ехидной улыбке зубы Семён. – Я ж говорил, что смышлёный, вот – в люди вышел. И на руках предписание имею: раскулачить тебя и сыновей твоих, коль отказался вступать в колхоз.
– Не имеешь такого права! – панически выкрикнул Ухватов.
– Имею. Вот мандат. Мне советская власть дала волю, власть и право давить кулачьё.
– Мне и моим сыновьям советская власть дала волю на мирный труд. Вот я и живу справно своим трудом. И сыны мои тем же. Дома себе поставили на одной усадьбе, женились. Всей семьей трудимся денно и нощно. Хлеб, мясо, молоко государству продаем, и в долгу перед ним не ходим. Считай, семейный колхоз, – более спокойно и твердо говорил Иван Степанович, и ему казалось убедительно. Тем более, зная свою правоту: оставаться коллективной трудовой ячейкой, то есть семейной артелью, он месяц назад получил согласие в районном исполкоме.
– Нет такого понятия. Есть одно – кулачьё, коль батраков нещадно эксплуатируешь. Земли, скота, птицы у вас не считано. Да за помол шкуру дерёшь с мужиков голодранцев.
– Неправда твоя, берём щедяще, меньше, чем на новой колхозной мельнице.
– Не тебе, Ухватов, оценку давать о делах первых колхозников. Собирай всю семью, я зачитаю решение комбеда о раскулачивании и конфискации движимого и недвижимого имущества, кулака Ухватова Ивана Степановича и его сыновей в пользу государства.
– Лишаешь жизни за труд наш, каким кормим шахтеров соседней шахты! Да я тебя своими руками удушу! – Иван Степанович сжал кулаки, кровь ударила в голову, она зашумела, словно по ней хватили дубиной. Треснула Земля, под ногами закачалась почва: бандиты средь бела дня отбирают его жизнь! А жизнь его вечный беспробудный труд, эта богатая усадьба, сыновья и внуки. И в одночасье всего этого не будет! Ненависть к человеку с погонами и бумажкой в руках бросила хлебороба на военного, но сыновья схватили отца, оттащили обезумевшего от ярости в сторону.
– Тятя, смирись! Плетью обуха не перешибёшь!
– Арестовать бунтаря! – приказал офицер.
Красноармейцы, спешившись, щелкая затворами винтовок, двинулись к мельнику. Под вой женщин, плачь детей, окружили Ивана и его сыновей. Случившийся попутной дорогой на усадьбе Ухватова его кум с заимок и видевший всю эту неприглядную картину, поспешно ретировался.
– Какое же надо иметь сердце, чтобы вот так раздавить человека! Наступить, как на червяка, и растереть в мокроту.
Кум упал в свою повозку и, слыша безудержный вой баб и ребятишек, вылетел из усадьбы и направил кобылу на свою
