Обязан побеждать - Владимир Георгиевич Нестеренко
– Хенде хох!
– Сдаюсь, я сам шёл к вам, – дрожащим голосом выкрикнул майор.
– Шнель коммен, – махнул рукой офицер, далее демонстрируя знание русского языка. – Ты кто?
– Рядовой, окруженец, вот солдатская книжка, – подошёл к фашисту Никудышнов, протягивая руку с документом.
Офицер неторопливо вынул из кобуры пистолет, вскинул руку и стал целится в пленного, но не выстрелил.
– Что ты хочешь?
– Жить!
– За жизнь надо платить.
– Я заплачу службой.
– Ты не солдат, ты – офицер. Тебя выдали офицерские сапоги. – Фашист ударил в лицо кулаком. Пленный покачнулся, но устоял. – Но это хорошо. Теперь плата твоя будет дороже. Отвезите пленного в штаб.
После мордобоя, Никудышнов быстро согласился на все условия врага и оказался в отряде карателей, который должен был разыскать убитых своих солдат, придать их тела земле и провести операцию по розыску и уничтожению партизан.
– Но почему вы в солдатской форме? – гневно спросил Белухин Никудышнова.
– Он продался врагу, товарищ командир, сюда дорогу указал, – подал голос Иван, – служить собирался, только шмотки не успел поменять на полицейские. Его старшим над полицаями назначили. Вон Силантий подтвердит и Дарья.
Те молча закивали головами, когда Белухин вопросительно глянул на них.
– Обыщите его, Шелестов.
– В кармане гимнастерки у него солдатская книжка на имя рядового Кущина.
– Боец Кущин, думаю, это – конопатый. Рост одинаков. Вот он его форму на себя надел и за рядового выдал. А сапоги офицерские оставил. Только заранее он все сделал. Никакой стычки не было, сдался, подлец! Расстрелять!
Подошли Степан и Осинин, молча вслушиваясь в разговор.
– Не имеете права! У вас нет доказательств моей вины, – завопил Никудышнов.
– Нам нечего доказывать. Вы трус, перешли на сторону врага. Собирались живьём закопать людей. Приговор привести в исполнение немедленно.
Раздался одиночный выстрел. Взбудораженная боем, а больше разборкой с предателем, группа молча двинулась вперед. Лейтенант шёл с тяжелым сердцем и думал невеселую думу: откуда и как вызревает предательство? Прав ли он, расстреляв Никудышнова? Человеку на вид за тридцать, а пост занимал высокий и весьма щепетильный. Что это – карьерный угоднический рост или способности? То, как он стал обвинять меня в трусости, недоверии – скорее всего его чрезмерная подозрительность, которая уже не одного человека поставила к стенке. Его несомненно били – принудили к службе. Об этом говорят синяки на лице. Но у него был пистолет, почему он не воспользовался последней пулей? Никто не знал из фашистов, что он бывал с бойцами у бивака, выходит, добровольно вызвался в проводники? Гражданские смертники подтвердили его действия. Так что нечего тут терзаться.
Лейтенант вроде оправдал себя, но на душе все же было гадко не от того, что расстрелял, а от предательства кадрового офицера. По существу, он не знал его натуру, тем более подноготную. Чем и как жил человек? Да какой бы она ни была, а человек – дерьмо.
Степан на коротком первом привале не удержался, спросил:
– Вы говорили, ваш старый знакомый в звании майора, как он мог смалодушничать?
– Я его мало знал, встречался накоротке. Но стыдно даже сказать – возглавлял в дивизии особый отдел.
– Воно что! Обида ли сыграла на наши порядки или просто человек – падаль?
– Падаль, товарищ Степан. И не один он такой, к сожалению. – Константин почувствовал, что ему можно и нужно выговориться, он видел в лице Степана надежного товарища, который не побежит докладывать начальству о крамольных мыслях собеседника, будь они не в тылу врага, а среди своих. – Насколько мне известно, Западный военный округ имел крупные силы, но почему так быстро оказались разбиты его дивизии? Вот что бесконечно меня мучает. Боль сидит в груди цепкая, как корабельная кошка, боль эта никуда не уходит. За своих родных, попавших под бомбежку, и за тех, кто погиб внезапно, даже минуты в драке не был. Боль эта сильней точит душу при виде таких «майоров». Неужели их было полно в войсках?
– Сейчас на эти вопросы не ответишь.
– Не ответишь, товарищ Степан. И потом, думаю, не просто будет найти правду. Вся она с кровью перемешается, не отмыть её, как не отмоешь ничем надоевшую наколку на груди.
– Одно знаю твердо. Полицаи сплошь уголовники, лодыри, работать не хотели. Норовили на халяву прожить, воровали, грабили, убивали. Куда им теперь податься – в предатели. Но этот – кадровый военный, как он мог?
– Вот и я о том же. Товарищ Сталин говорил: «Кадры решают всё». Из этой фразы вытекает всё тот же вопрос: подвели кадры, прозевав сосредоточение громадной армии вермахта и внезапное нападение? Да, было указание вождя не поддаваться на провокации. Но исполни же свой долг военного до конца – будь начеку постоянно в угрожающий период и отрази нападение. Не отразили. Известно, что у нас были созданы крупные танковые соединения. Роль их в предстоящей схватке будет решающей. Однако их расформировали, рассовав технику по подразделениям. Что это было – ошибка или предательство? Сейчас становится очевидным то, что против танка противника – должен быть наш танк.
Опыт Халхин-Гола показал ударную силу танкового соединения. Применил их Георгий Константинович Жуков. Через полтора года он возглавил Генштаб Красной Армии. Что мешало ему возродить танковые дивизии, корпуса, армии в полном объеме и даже больше? Не хватило времени или не было выучки?
– Дивизии и корпуса к тому времени создавались. Они были в Западном военном округе. Зять моей сестры был танкистом и числился в танковой дивизии, которая стояла в Бресте. Но от него, как началась война, ни слуху ни духу! – сказал Степан. – Боюсь даже молвить: слышал, дивизия погибла в первый же день войны под бомбами стервятников.
– Ничего не могу сказать о дивизиях в Бресте. Я уже обучался в лагере, мы были почти изолированы от внешнего мира и ничего не знали о гибнущих войсках, но вот о первом танковом сражении, начавшемся на второй день
