Девочка с глазами старухи - Гектор Шульц
– Она ступила на дорогу в Рай, – издевательски сказал он, когда двое солдат вытащили узницу из петли и погрузили в тележку. С того момента не проходило и дня, чтобы под страшной надписью «Himmel muss verdient werden» не появлялось тело очередного несчастного заключенного. Про меня комендант тоже не забывал.
Однажды, навестив склады в обед, он подошел ко мне и Рутке, после чего молча замер, нависая над нами, словно большая, черная птица. Когда Эфраим, отвечавший за раздачу еды, поставил передо мной тарелку с похлебкой, Гот перевернул её ногой, после чего раскрошил каблуком кусок хлеба. Вехтер, сопровождавший его, довольно расхохотался и одобрительно кивнул, глядя, как бледнеет мое лицо.
– Право, Рудольф, – отсмеявшись, пробасил он. – Умеешь ты нагнать на заключенных страх. А если она упадет в обморок и не сможет работать?
– Она не голодна, – протянул Гот, смотря на меня. – Ведь так, девочка?
– Да, господин комендант, – тихо ответила я, смотря на перевернутую тарелку и крошки хлеба, впитывающие разлитую похлебку.
– А если упадет в обморок, то кнут вернет её к жизни, – добавил он и, развернувшись, направился к выходу, рассеянно слушая доклад Вехтера о делах на складе. Когда они ушли, Эфраим, опасливо косясь на вход, вытащил из кармана кусок хлеба и протянул мне. Затем чуть подумал, поднял тарелку и плеснул в неё половник похлебки.
– Ешь быстрее, Элла, – с тревогой сказала Рутка, смотря вслед Эфраиму. И я съела. Давясь слезами, задыхаясь от боли, сдавившей сердце.
После смены меня вновь ждала встреча с комендантом. Больше он меня не бил и перестал кидать колбасу к моим ногам. Лишь мрачно молчал, лениво ковыряясь в тарелке и не обращая внимания на вопросы детей.
Я часто задавалась вопросами, как фрау Лора и дети относятся к тому, что происходит в лагере. Знают ли они, что на воротах висят трупы заключенных, чья вина была в том, что они чем-то не угодили коменданту? Знают ли, что каждый вечер в лагерь прибывают поезда, забитые напуганными и измученными людьми? Знают ли, что огромная труба, которая виднелась в окне гостиной, горит всю ночь, выбрасывая в небо пепел сожжённых людей и вонючий дым? И понимала, что нет… не знают. А если и знают, то мастерски скрывают эмоции, как и глава семьи, предпочитая смеяться и шутить за столом, пока в сотнях метров от них умирают от голода замерзшие заключенные. Но в лагере быстро взрослеешь и привыкаешь не задавать вопросы.
Взрослела я быстро. Куда только делась та наивная девочка, бежавшая с другом к озеру, чтобы наловить рыбы на ужин, и растерянно смотрящая на офицера с добрыми глазами в комнате допроса. В лагере взрослеешь быстро, учишься пропускать мимо ушей и глаз то, что способно сильно ранить. Молча делаешь то, что от тебя требуется и надеешься не услышать за спиной щелчок пистолета, снимаемого с предохранителя.
Со многим я свыклась. Лишь с одним не смогла. Не замечать то, что меня ранит. Я видела болтающиеся на ветру тела, висящие над воротами. Видела ямы, заполненные трупами. Видела, как эти трупы откапывают и сжигают на огромном костре, наполняя удушливой гарью воздух. Видела, как разлучают матерей и детей у входа во второй блок, где находилась не только Канада-два, но и страшные душевые. Видела и молчала, изредка гадая, когда же придет мой черед.
Но комендант не спешил лишать меня жизни. Его целью было не это. Сломать, растоптать и погасить в глазах огонь надежды. Вот, о чем он истинно мечтал. Я давно поняла, что за доброй улыбкой и теплыми глазами скрывается жестокий садист, которому нравится смотреть на мучения других людей. Дома он был примерным мужем и отцом, а потом превращался в чудовище, которому нравилось рвать, калечить и убивать. И чем больше ползало по лагерю тревожных слухов, тем сильнее это проявлялось в нем. Отчасти это послужило причиной очередного перевода меня на другую работу.
– Вехтер тебя хвалит, – коротко произнес он, наливая себе в бокал коньяк после ужина. Фрау Лора и дети давно ушли, но молчание комендант нарушил только после того, как выкурил сигарету. – Говорит, что работаешь ты на совесть. И даже завела друзей. Как там зовут эту маленькую еврейку?
– Рутка, – тихо ответила я, внутри похолодев от ужаса. Готу ничего не стоило снять с телефона трубку и отправить девочку «по дороге в Рай».
– Рутка, – презрительно повторил комендант, подходя ко мне. Он привычно задрал мне подбородок железными пальцами и пристально взглянул в глаза. – Ты не сдаешься, девочка. С одной стороны, я рад этому, с другой – меня это печалит.
Я могла только догадываться о причинах радости и печали. Кто знает, какой будет его следующее испытание.
– Утром из Берлина пришло сообщение, – задумчиво, словно разговаривая сам с собой, протянул Гот, закуривая сигарету. – Лагеря переполнены, каждый день приходят несколько поездов, наполненных грязными евреями, цыганами, пленными. Они везут с собой заразу, тиф, новую чуму. Их зловонное дыхание отравляет воздух. Отравляет души. Отравляет волю. И ладно бы это были здоровые и крепкие заключенные? Мне привозят бесполезных женщин, детей и стариков. Голых и голодных. Еле стоящих на ногах во время осмотров… Елена, подай мне телефон.
– Да, господин комендант, – откликнулась горничная, услышав трель звонка, и, подав требуемое, встала рядом.
– Шефер, – буркнул в трубку Гот, – Какова ситуация на пункте выгрузки? Что?! Когда? И когда ты собирался мне это сообщить, свинья? «Боялся побеспокоить»? Бойся того, чтобы я тебя к стене не поставил. Я сейчас прибуду и жду полный отчет о происшествии… Нет, никого не казнить. Только по моему приказу.
– Что-то случилось, господин комендант, – тихо спросила Елена, когда Гот повесил трубку. Он мрачно посмотрел на девушку и, скривившись, кивнул.
– Ты, – его палец уткнулся мне в грудь. – Переоденься. Пойдешь со мной. Тебе будет полезно посмотреть, к чему приводит бесполезный бунт.
На пункте выгрузки было шумно. Рявкали на перепуганных людей автоматчики, заходились в беснующемся лае собаки, слышались чьи-то крики и звуки выстрелов. Я с трудом поспевала за комендантом, который, широко шагая, шел вперед, к видневшимся неподалеку от его дома поездам.
Гот молча прошел мимо сложенных возле рельс окровавленных тел, возле которых стоял мрачный солдат с автоматом. Распихал локтями жмущихся друг к другу людей, держащих в руках свои скромные пожитки и, перейдя рельсы, направился по утоптанной дороге ко второму блоку, где находились душевые и крематорий.
Возле одной из душевых, я увидела немецких солдат, которые окружили группку напуганных,
