Девочка с глазами старухи - Гектор Шульц
Я кивнула и робко улыбнулась, не зная, что ответить. Не хотелось зря пугать Рутку, но глаза маленькой еврейки были не по-детски серьезными и задумчивыми.
– Наверное ты сделала что-то плохое, да?
– Нет, – тихо ответила я и покачала головой. – Просто отказалась есть колбасу с пола.
– Колбасу? – глаза Рутки округлились и в голосе послышалось недоверие. – Настоящую?
– Настоящую.
– Я бы съела, – мечтательно ответила она. – Однажды господин Вехтер дал дедушке сосиску. Сказал, что тот хороший бухгалтер. Ох и вкусная же была эта сосиска, Элла.
– Верю, – улыбнулась я, почесывая голову. Волосы немного отросли и каким-то чудом я еще не подцепила вшей, которыми кишел весь барак.
– Тогда почему ты не взяла колбасу? – в её глазах было искреннее непонимание.
– Не захотела, – коротко ответила я, однако девочку мой ответ не удовлетворил. Она склонила голову и задумчиво на меня посмотрела.
– Ты хотела разозлить господина коменданта, да? Он мог бы тебя застрелить, знаешь?
– Знаю. Но я не знаю, почему так поступила. Внутри меня что-то сломалось и что-то вырвалось на волю. Как птица. Понимаешь?
– Немного, – кивнула Рутка. – Дедушка говорит, что это сомнение в нас брыкается. И если брыкается, надо его немножко придушить, чтобы не брыкалось. Особенно, если хочешь выжить. Дают – бери. Бьют – терпи. Так он говорит. Однажды дедушку господин Томас бил. Охранник. Его перевели в другое место потом. Он кричал, что дедушка – наглый жид, который ворует его время. И дедушка терпел. Даже утром, когда с таким же, как у тебя, лицом проснулся. Если не терпеть, то умрешь, Элла.
– Иногда ты устаешь терпеть, – тихо ответила я, рассматривая свои руки. Тяжелые сапоги коменданта и на них оставили след. Рассекли кожу на костяшках и лишь чудом оставили целыми пальцы. С поломанными пальцами на складе делать нечего.
После смены Вальцман отвел меня к коменданту. Елена привычно проводила меня в подвал для прислуги и хорошенько вымыла. Черное платье и белый фартук уже висели на двери. Чистые и выглаженные. Вздрогнув, я вспомнила, какого цвета был фартук вчера. Но то было вчера. Пришел новый день и новые испытания. Почему-то казалось, что комендант в доме ждет нашей встречи. И я не ошиблась.
Рудольф Гот сидел во главе стола. Один. Детей и фрау Лоры видно не было. На столе, как обычно, бутылка коньяка и тарелка с мясной нарезкой, которую Елена тут же быстро убрала и, кивнув мне, пошла к шкафу за посудой и столовыми приборами.
Ел комендант молча и словно нехотя. Запихивал себе в рот куски мяса, обильно посыпанные зеленью и перцем, иногда прерывался, чтобы сделать глоток коньяка. И косо на меня посматривал, пока я стояла у стены, ожидая новых приказаний.
– Я умерил твою спесь, девочка? – коротко спросил он, нарушив молчание. Сглотнув слюну, я шумно вздохнула, заставив его улыбнуться.
– Да, господин комендант, – ответила я. Комендант кивнул и, чуть подумав, взял с тарелки кусочек колбасы, который тут же бросил на пол.
– Возьми, – приказал он. Я повиновалась и, подойдя ближе, опустилась на колени. К колбасе, как и вчера, прилип сигаретный пепел и собачья шерсть. Но есть я не стала. Лишь вздохнула и положила колбасу на грязную тарелку. Глаза Гота похолодели. – Не провоцируй меня, девочка. Если я даю, ты ешь.
– Я не голодна, господин комендант, – ответила я. Елена, стоящая у большого шкафа, заставленного бутылками с алкоголем, тихонько ойкнула, когда комендант поднялся из-за стола и подошел ко мне.
– Гордыня не позволяет тебе съесть эту колбасу, – понимающе кивнул он, возвышаясь надо мной, как великан. – Гордыня заставляет тебя терпеть побои и боль. Ты, как те чумазые бесы, что пытались сбежать. Одно слово – русские. Никогда не станут на колени, даже если Смерть замахнется на них косой. Смерть, даже мучительная, для вас избавление. Но есть вещи пострашнее смерти, девочка. Что-то в тебе вчера сломалось, ведь так?
– Да, господин комендант, – послушно кивнула я.
– Что же, девочка?
– Клетка, господин комендант.
– Клетка? – он, казалось, был удивлен ответом. Но я не верила. Знала, как мастерски играет эмоциями этот человек.
– Да, господин комендант. Клетка сломалась, выпустив на волю другое.
– А! – фыркнул он. – Самоуважение. Единственное, что отличает тебя от еврейских крыс. Елена!
– Да, господин комендант, – откликнулась девушка. Палец Гота уставился на тарелку, где лежал кусок колбасы.
– Возьми и съешь.
– Благодарю, господин комендант, – поклонилась она и, подойдя к столу, взяла дрожащими пальцами колбасу, после чего сунула в рот и принялась жевать.
– Видишь? Это послушная девочка. А строптивых я наказываю. Погасить надежду можно разными способами, – мягко улыбнулся комендант, расстёгивая китель.
Он снова избил меня. Так же сильно, как и вчера. А потом, вытерев окровавленные кулаки об мой фартук, вызвал Вальцмана и велел оттащить меня в барак. Сама я идти бы не смогла. Но Вальцман не роптал и не ругался. Он тихо сопел, пока нес меня к бараку, осторожно поддерживая за талию. Иногда мне казалось, что в глазах капо тоже блестит влага. Но может быть виной всему мороз, заставляющий глаза слезиться. Пусть мне и хотелось верить, что даже в сердце Вальцмана есть место состраданию, я понимала, что он тоже сделает все, что угодно, чтобы выжить. Даже если потребуется съесть кусочек облепленной шерстью и пеплом колбасы.
Глава пятая. Лес детского смеха.
Весной, когда холода уступили место еле теплому солнцу, по лагерю вновь поползли шепотки. И, судя по мрачному лицу коменданта, слухи были нерадостными. Гот стал раздражительным, часто напивался вечерами в одиночестве и любил бродить по лагерю с пистолетом в руке.
Однажды он застрелил женщину, которая везла в тачке тяжелые камни из очередной ямы. Застрелил за то, что несчастная, по его мнению, слишком медленно шла. Во время очередной селекции комендант выборочно застрелил десять человек. За то, что они показались ему недостаточно здоровыми для работ. Его не смутило даже то, что стояли эти люди в группе прошедших осмотр и получивших вердикт «Годен». Худенькую девушку с черными кругами под глазами он застрелил, когда она забыла снять шапочку, столкнувшись с ним возле одного из бараков. Тело несчастной Гот велел повесить над воротами, через которые заключенные обычно шли на работы. На губах коменданта витала добрая
