Зеленые мили - Елена «Ловец» Залесская
Шесть вечера. Позади одиннадцать часов изматывающей дороги с перманентным дождем, трафиком ремонтных работ, двумя остановками — энергетик, кофе, туалет, попрыгать минуту и снова ехать.
— Что везете? — Усталый пограничник лениво обходит машину кругом.
Коптеры, которые теперь без кучи документов нельзя даже вынести из дома, чуть привалены вещами. Десятки килограмм масксетей, шоколадки вперемешку с коробками ПНВ[3], традиционный пакет «вкусного выходного дня», коробки с медициной, коробки с консервами, коробки с рациями. Мавики в самом низу, в кейсе и двух упаковках попроще.
Невинная улыбка.
— Личные вещи, масксети, свечи окопные… по мелочи, вот ребятам прицел подарили, надо отдать.
— А едете куда?
— Да тут рядом, в Луганск.
Ему лениво меня досматривать. Темно. Глухо. Калейдоскоп лиц надоел до оскомины на зубах. И моя кепка с лапой «Альфы» его адски раздражает, напоминая о войне, на которой его нет.
— Проезжайте.
Иллюзорная безопасность цивилизации остается за границей. Впереди час гонки без правил по разбитой дороге. Нога на газ почти в упор, дальний свет и тихое: «С Богом!» Подтягиваются резервы. Взгляд фокусируется в точке двух секунд до, в динамиках лаунж, в голове только одна молитва: «Пожалуйста, пусть все получится!»
За бортом в свои права вступает весна. Дни еще короткие, а ночи такие темные, какие бывают лишь в межсезонье. Звезды яркие, воздух прозрачный и густой. Пахнет талой землей, сыростью, травой, освободившейся от снега. Машина с глухим урчанием летит вперед. Путь, по правилам растянутый на 2 часа, занимает сорок минут. В конечной точке меня ждут самые крепкие объятия, потереться быстро носом о легкую трехдневную щетину на щеке. И приступить к разгрузке.
— Это с тепляком, это камикадзе. Тут форма, носки, Светлана прислала тельняшек.
Коробки и пакеты летят из багажника моей старенькой бэхи в кузов пикапа. Пикап купили неравнодушные наши Ангелы. Наше чудо, наша опора. Скорости на этой войне решают все: можешь ехать быстро — шансы остаться в живых повышаются, не можешь — ты легкая цель.
Каждый раз лотерея: дадут эти сутки отдыха или нет? Однажды не дали, и путь в 17 часов через пургу, заносы, гололед и ночь уперся во встречу длиной в полтора часа. А потом назад через бешеную усталость и глаза, которые норовят закрыться каждую секунду, словно в них насыпали песка. 2500 километров ради полутора часов в суши-баре. Но ты знаешь, что сделаешь это снова и снова. Просто потому, что эти часы — это все, что есть здесь и сейчас.
Заселяемся в очередную квартиру. Студия с разбитым ремонтом по цене отеля 5 звезд.
Открываю чат, читаю комментарии к новому посту.
«Какие у вас глаза!»
«Я не сплю вместе с вами, возвращайтесь».
«Ах, какой мужчина!»
«Я влюбилась в вашу улыбку!»
И в качестве доказательств силы чувств — много сердечек, поцелуйчиков, обширных декольте, выпяченных гиалуроновых губ.
Где-то в интернетах инфоцыгане-коучи несут восторженным дамочкам что-то про то, что роль боевых подруг уничтожает в женщине все желанное и нужно дать мужику убить мамонта самостоятельно. В их мире война — это красивая картинка, где он такой с роковым взглядом победителя дракона, чуть пропахший порохом (и обязательно Tom Ford, порох ну это такое, ну фу!) несет к ногам своей принцессы «мужика»[4] и голову «азовца»[5], а дальше камеры, журналисты, билборд на Кремлевской набережной с портретом героя (и желательно его дамы сердца).
Пять тысяч километров в месяц на личном авто на ЛБС? Вы что там курите, прасците? Нет-нет, я лучше пойду на реснички, и ноготочки, и на массажик, «девочка героя» должна быть красивой! Наполнюсь женской энергией, подышу маткой для раскрытия сексуальности, томно помедитирую и селфи запилю для новой авочки на фоне буквы Z — я же патриотка и замуж за военного хочу, это тренд. И страховые. Но страховые — это уже совсем другая история.
Вспоминаю почему-то, как совсем недавно в гостях у Кузи.
— Ты красивая, ты самая красивая, кого я видел. — Молодой парень в госпитале, сидя на коляске, сжимает одной рукой мою руку, а другой пакет с апельсинами и водой. — Я еще буду танцевать, сестричка! Веришь?
— Верю, конечно! Я приду посмотреть.
— А со мной слабо?
— Уже танцую… не одна:)
Или еще история. Майор ФСБ. Был комбатом, прилет в окоп. Красивый парень, 39 лет. Нога уже не вырастет, но он собирается на фронт снова.
— А что делать? Нам так положено — воевать. С таким тылом дома сидеть позорно. Поставят протез — вернусь.
Жена его пришла в госпиталь лишь однажды, принесла бутылку воды, костюм и шоколадку. Уточнила, когда страховка придет. Ребенка не привела, дочка звонит папе три раза на дню, 9 лет девчонке. Мать считает — сам виноват и не надо дитя травмировать.
— За меня живого 250 дают в месяц, а за мертвого еще больше, — смеется. — Я сразу понял, как контракт подписал, что дело дрянь. Пока в силе был, любила. А так… Такую бы встретить… Жены офицеров — это особая каста женщин, сестренка. Ты из наших, я по глазам вижу.
Целую его в щеку. Кажется, он даже не представился, да это и неважно.
Завтра его переведут, и, приехав в Бурденко, я больше не увижу этого веселого парня с черными глазами. Но где-то когда-то, я верю, он узнает ее по глазам и намотанным на спидометр километрам. Из особой касты тех, кого любит война.
Все смешалось той весной. Однажды я приехала на пару дней, но перед тем, как пройти «ноль», остановилась в отеле в Каменск-Шахтинске. Утром написал Аид.
«Я на БЗ должен выйти. Джексон поедет в Луганск в мастерскую, надо отремонтировать машину. Вернется, заберет меня и привезет. Жди звонка».
Ждать звонка на мирной стороне нет решительно никаких сил. Поэтому я двигаюсь в Луганск. Там Двина, который готов передать нам из рук в руки арендованную симпатичную квартиру. Звоню Джексону. В отряде он — и матерый боец-спецназовец, и отменный водитель. Тот рассказывает страшное:
— У меня по дороге запчасть одна отвалилась. Я ее там же обратно запихнул и поехал в сервис. Сижу, чинимся.
— То есть его некому привезти?
— Ну починят часов до пяти-то. Потом они закроются. Суббота все-таки.
Такой расклад меня совершенно не устраивает. Приезжаю в
