Зеленые мили - Елена «Ловец» Залесская
В апреле ему исполнится 23 года. А он в госпитале лежачий. Вроде обещали выдать скоро коляску, чтобы хотя бы гулять можно было. Пишу в свой закрытый чат для «старожилов»: «Ребята, у Кузи ДР. Хочу сделать ему сюрприз, купить билеты и оплатить гостиницу маме и девушке, если врачи решат, что ей можно лететь».
Мы тогда все скинемся на билеты. Я закажу гостиницу рядом с домом. Чтобы, если что, быть поблизости. Диана из RT, идейный вдохновитель первого интервью Аида, испечет невероятной красоты и вкусноты торт. И я докажу сама себе и назло всем войнам, что праздник может быть даже в госпитале. Приедут Бронелоб и Бакс, у Бакса заканчивается отпуск, а Броня приезжал хоронить нашего Сокола, нашего первого — 200. И вечеринка будем самая что ни на есть всамделишная: я даже детское шампанское добуду.
В госпиталь нас долго не пускали. Больше двух посещения запрещены, а нас трое. Пришлось пустить в ход все обаяние, на какое была способна.
— Послушайте, ну мальчишка у нас лежачий, мама приехала, жена беременная, завтра улетят уже, день рождения все-таки!
— Не положено.
— У вас есть дети? А что, если бы.
Прием запрещенный, но ящик для паспортов вырывается нам навстречу с грохотом. Вторым этапом идет эпопея с тортом: не положено. Но мы его аккуратно камуфлируем, и строгая охрана, слышавшая наш разговор в бюро пропусков, прикидывается слепой.
Заходим в палату. Сначала я и торт. Кузя сидит в койке, на нем — тельняшка с моим шевроном-портретом на сердце. Я еле сдерживаю слезы, праздник все-таки не у меня, а первый подарок получила я.
— Кузенька, детка! С Днем рождения! Долго думала, что тебе подарить, и решила, что две мамы лучше одной. Заходите!
Мама — настоящая — тоже плачет. Нас, кажется, не зря отказывались пускать, опасаясь, что мы потопим отделение травматологии в слезах.
— Сыночек…
Но и это еще не все. Так как про маму ты догадался, сюрприз все-таки надо было довести до ума… и поэтому приехала твоя… Я выхожу из палаты и подталкиваю вперед девушку Кузи. А вот теперь сюрприз по-настоящему неожиданный. Плачут все, кроме Кузи. Обнимаемся, смеемся, утираем слезы. Разливаем «шампанское» и режем торт на всю палату. Появляются Бакс с Броней. Идем гулять всей компанией. На улице — весна, солнце путается в кронах еще лысых деревьев. Местами лежат жалкие кучки снега. В лужах отражаются безрадостные стены казенного учреждения, но нам все равно. Мы живы, мы вместе, звонили ребята по видеосвязи оттуда, звонил командир. Жизнь побеждает, смерти нет, мы верим в лучший исход и еще не знаем, что через два месяца Кузю выпишут и я буду изо всех сил сдерживать слезы, передавая его с рук на руки парням вместе с винтовкой Лобаева. Как будто мой собственный ребенок уезжает куда-то далеко, пусть и не на войну, но я так привыкла к этим визитам в госпиталь, нашим неспешным прогулкам в парке и беседам обо всем на свете. Словно на эти четыре месяца я стала ему настоящей матерью, пройдя экстерном курс взросления: подняли головку, сели, колясочка, ходунки, палочка, пошли уверенно, и вот уже твой трудный, но умный подросток выпархивает из-под опеки и отправляется в большой мир. А через год Кузю вернут на фронт. С трудом его удастся выдернуть обратно под крыло командира, и это единственное, что будет примирять с неизбежностью видеть, как «твой» ребенок уходит туда, где всё хочет убить.
Сокол
Весна внесла и другие коррективы в нашу общую фронто-тыловую жизнь. Долгожданный перевод отряда в подразделение спецназ «Ахмат» состоялся. Парни паковали вещи, как вдруг на канале вышел пост: «Сокол, наш Сокол — 200…»
Это был первый погибший боец в нашем отряде. Замполит. Умница. Историк. Редчайший специалист по Балканской войне. И наверное, единственный человек, с которым Аид отдыхал душой. Играл в шахматы, вел неспешные беседы в редкие минуты отдыха.
— Как это случилось?
— Я уехал за отношениями в штаб. Сказал всем сидеть и ждать меня, никуда не ходить, собрать вещи, уложить в «Урал» и — ждать…
— И?
— И все. Я приезжаю — а ребята сидят с тяжелыми лицами. «Что случилось?» — говорю. А они мне: «Сокол погиб. Пошел доставать 200-го пехотинца и попал под мину со сброса».
— Ты был с ним дружен?
— Пожалуй, это был единственный человек, которого я мог назвать своим другом.
— Горе какое… Чем я могу тебе помочь?
— Чем тут поможешь. Тело не достать пока. Надо уезжать. Впереди снова лес.
Пишет какая-то женщина. «Елена, свяжитесь с женой Сокола. У нее вопросы». Пишу на указанный номер, не слишком понимая, какие у вдовы могут быть вопросы ко мне. Ответ приходит быстро: «Награды мужа и его телефон нам не отдали».
Чем я могу помочь? Телефона и наград Сокола у меня нет.
Тело тоже еще не достали, достанут сильно позже. В Москве будут из отряда Бронелоб и Шахтер. В день похорон я уеду «за ленту» с очередной партией груза, Броня вышлет видео. Две маленькие женщины — в черном и розовом, мама и вдова. Разные, но объединенные общим свалившимся на них горем. С мамой мы подружимся, и я буду часто благодарить Бога за эту удивительную женщину. А некоторых из тех, кто, как мне казалось, должен был поддержать, кто вроде бы был в одной лодке с нами, позже придется заблокировать… У этой войны много лиц, она проявляет всё. И некоторые лица непривлекательны до крайности.
Ира, мама Героя, напишет мне позднее. И я приеду. Обниму этого удивительного сильного Человека и буду потом постоянно просить кого-то выше нас, чтобы что-то случилось, что-то, что не вернет ей сына, но вернет вкус жизни. Такая она, эта странная любовь, расширяет сердце вопреки всем законам геометрии — как хочет.
Рубежное
Мы ненадолго выдохнули. И я в середине марта снова поехала «за ленту». Обещали выстраданный день увольнения.
Выехала традиционно в ночь, практически не спав накануне. Погода максимально мерзкая, к счастью, без снега. Вид снега потом долго будет вызывать у меня приступы паники. Прерывистая разметка сливалась в одну сплошную линию. Цифры на спидометре уже ровным счетом ничего не значили: штрафом больше, штрафом меньше, лишь бы доехать сегодня.
Смещаясь в сторону, взгляд уже не мог сфокусироваться обратно на
