Зеленые мили - Елена «Ловец» Залесская
— Сам лично говорит?
— Да. Кофе пить поехали. Но я смогу поздно поздно.
Я почти поверила тогда, что «поздно» — наш modus operandi. Выбор сделан. Да его, по сути, и не было. Когда один решил все за двоих окончательно и бесповоротно, выбирать уже не из чего.
— Что ты там себе опять придумала? — Грин лениво отхлебывает капучино.
— Я ничего не придумала. Исхожу из определения «человек чести».
— Дурко твоя фамилия. Какой чести?
— Честности. В первую очередь с собой. Честный с собой честен с другими.
— Лена, твои фантазии до добра не доведут. Какая на фиг честность? Кто первый выстрелил — тот и прав. И все всем врут.
— Не болтайте ерундой. Ты есть такой, а значит — я права.
Эти споры бесконечны. Мои определения его не устраивают, но я точно знаю: в рамках своей философии и квантовой базы я права. Что такое честь? Семантически все очень просто: однокоренное слово «честность» не даст соврать. А в глобальном масштабе?
Честность — кому? Чья и зачем? И что это, в конце концов, такое?
Для меня честь — это внутренний стержень человека. Его убеждение и мораль, не существующие в обществе как данность, ибо общество любую мораль подгонит под свои интересы. Честность индивидуума гораздо сложнее. Она есть преданность своему внутреннему свету через признание своей тьмы. Последнее — ключевое.
…2018 год. Мы сидим в каком-то ресторане, устрицы и шампанское. Я набираю Грину.
— Как ты думаешь, в меня можно влюбиться просто так?
— Ленусик, ты где? Я приеду, отвезу тебя домой.
— Ты не ответил на вопрос… А отвезет меня такси.
На самом деле ответил. По чести. Но — не честно.
Много позже я пойму, что единожды предавший по пустяковой причине предаст все и всех, невзирая на степень вовлеченности в жизнь этих людей, невзирая на ранги и положение. И что громче всех: «Держи вора!» — кричит сам грабитель.
Наоборот тоже работает. Прячут себя именно люди чести. Они уже все себе о себе рассказали, во всем сознались и нести свою правду миру у них нет никакой потребности. Их стержень — несгибаемый металл. Но на трибуне громче всего разглагольствует о чести патологический лжец. Ему очень страшно, что раздробленность его личности не укроется от глаз общественности. Чье мнение ему важно, как воздух. И он не дает общественности опомниться. Когда-то на самом факте существования этой особенности я строила многие пиар-кампании.
— Честь, — я все еще пытаюсь рассказать Грину и, говоря, многое понять сама, — это смелость. Выйти против всего мира за свои идеалы. За то, во что ты веришь и что тебе действительно дорого. А если ты говоришь, что дорого, но при малейшем шухере валишь — говно цена твоей якобы чести…
— Слушать тебя не могу. Давай молча уже посидим.
Но я, кажется, все только что поняла. И сегодня можно уже и не говорить.
Пью кофе. Думаю. Этот разговор я вспомню ровно через год, когда с берегов Днепра позвонит друг и коллега Грина — настоящий русский офицер Сухой.
— Я спросил, кто ты такая.
— И?
— Он сказал: «Это очень прекрасный человек, и она нам сестра». А я спросил: «Всем? И тебе тоже?»
— Так…
— Он ответил: «Я не буду с тобой об этом говорить». Такие у него понятия о чести…
На часах половина первого. Людей нет, официанты спят на ходу.
— Расходимся?
— Да.
— Слушай… а тогда, зимой… в 2019-м…
— Ну?
— Ты действительно готов был, что я уеду в Швейцарию? Когда говорил, что мое место не здесь?
— Дурко твоя фамилия…
Эта весна, вместившая в себя больше, чем целая жизнь некоторых людей, подходит к концу. Мы разъезжаемся — маленький грязноватый хитрый кроссовер, доживающий последние дни, и его темный, сияющий чистотой старший брат. Лаконичный и закрытый на все замки, как его владелец.
Лето
В мае Хомяк начал приказывать долго жить. По дороге из госпиталя от Кузи застучал мотор. Сервис, эвакуатор и неутешительный диагноз: движку пришел конец, в масле стружка.
— Покупай контрактный. — Серега, мой сервисмен, понимает всю безысходность ситуации, и мы вместе ищем хоть какое-то решение. Которое должно быть быстрым. Сидеть два дня в Ростове-на-Дону и чиниться в сервисе армянина Эдика мне не очень понравилось. Нахожу какую-то контору, договариваемся. Месяц живу без машины. Часто приезжает Грин. Пьем кофе, обсуждаем канал, СВО, говорим о друзьях. Любая тема кажется безопасной, если она — про другое. Не про нас. 30 мая забираю машину из сервиса, сутки играю в тетрис с коробками и мешками и 31-го числа стартую в направлении Луганска. Уже традиционно с ночевкой в Каменск-Шахтинске, чтобы не терять целый день редких встреч.
День стоял настолько погожий и прекрасный, что пела не только магнитола, но и душа. Первые 800 км я прислушивалась к любым колебаниям звука дизельного мотора, но чуть больше чем за 100 км до цели расслабилась и успокоилась. Тут-то все и произошло: машину внезапно заколотило, как припадочную, обороты упали при движении под горку на темной трассе М4, и душной июльской ночью сердце Хомяка окончательно остановилось. И чуть не остановилось мое: трасса неосвещенная, на часах ночь, по краям — высокий железный отбойник, мы с маленьким кроссовером стоим в самой нижней точке, а на нас летят фуры. Усни водитель за рулем — и бежать некуда, и не спастись, не спрятаться. Внизу обрыв.
Я очень плохо помню, как трясущимися от страха руками писала, куда-то звонила. Как приехали сотрудники ГБДД, поставив между мной и потоком машину с мигалкой, как подтянулся на эвакуаторе уже знакомый владелец кустарного сервиса в Маньково-Калитвенском Эдуард, взявший до Каменск-Шахтинска всего лишь 13 тысяч рублей. Не помню, как доехали, выгрузились. Как зашла в номер и на экране телефона увидела СМС. Писала какая-то дама. Сообщала, что мой парень на самом деле — ее парень, слала скрины переписок, какие-то видео, где стреляли в воздух «мои» пацаны, а один, самый важный для меня из всей этой толпы, поздравлял ее с Новым годом и называя «моя любовь».
Мир сделал резкое движение и замер: в стерильной белизне гостиничного номера я понимала, что моя жизнь сейчас изменится окончательно и бесповоротно. В голове уже взлетал самолет и билет в один конец был заботливо вложен в загранпаспорт. Улетать не было бегством от себя в моей картине мира. Улетать было спасением от повтора. Я поставила на черное, а выпало — зеро. Все, кроме обмана,
