Осень добровольца - Григорий Степанович Кубатьян
— Оружие — как женщина: любит ласку и смазку, — бормочет Киллер и щурит близорукие глаза, прилаживая к снайперской винтовке Драгунова надставку из пенопласта для уменьшения отдачи.
Мой автомат АК-74М немолод по возрасту, но девственен: после появления на свет его запеленали в масляную бумагу и ни разу не стреляли. Я его первый хозяин. Крышка ствольной коробки, ствольная накладка — всё вынимается с трудом. Как разобрать такой автомат за секунды? Это с разболтанным учебным «калашом» можно фокусы перед камерой показывать: стукнул по нему — и он распался на части. А тут с одной только крышкой возишься минуту, и рычажок предохранителя еле двигается…
— Ну-ка, дай, — заметив мои мучения, Турист поддевает рычажок ножом и немного отгибает. — Вот так попробуй.
Теперь рычажок скользит легче. Я разбираю автомат, вынимаю шомпол, продеваю в его отверстие тряпочку и чищу ствол. Затем протираю тряпкой остальные детали, чтобы не осталось лишнего масла, и собираю автомат. Всё, он готов к работе.
Кладу перед собой телефон с секундомером. Телефон без симки и в авиарежиме, как требуется по правилам безопасности. Запускаю секундомер, поехали: вынуть магазин, передёрнуть затвор, убедиться, что патрона в патроннике нет, спустить курок, отделить дульный тормоз-компенсатор, вынуть шомпол, снять крышку ствольной коробки, вынуть пружину и затворную раму, вынуть затвор, снять ствольную накладку. Вроде всё. Две минуты. Слишком долго. Норматив по разборке для оценки «отлично» — пятнадцать секунд.
Собираю в обратном порядке. Ещё три минуты. Всего — пять.
Снова разбираю и собираю. На две минуты быстрее. Уже лучше.
Через полчаса тренировок я могу разобрать и собрать автомат за полторы минуты. До рекордов далеко, и даже в обычный армейский норматив не уложился. Зато руки привыкли к автомату, и я могу без труда его разобрать и почистить.
Едва заканчиваю тренировку, как начштаба Назар вызывает на работу:
— Будем строить забор. Вон там пустые ящики, здесь лопаты, за мусорной свалкой куча земли. Берёте тачку, ставите на неё ящики, заполняете землёй, выставляете ящики по периметру. Задача ясна?
Часть забора уже построена. Заполненные землёй оружейные ящики огибают двор со стороны дороги, а у въезда из них выстроена башенка пропускного пункта с бойницами. Теперь нужно целиком огородить двор и оборудовать пару входов, но уже не для машин, а для людей.
Мы приступаем к работе: роем землю, отвозим тачки, наполняем ящики и выставляем по периметру. Сделав несколько ходок, некоторые бойцы садятся курить. Ещё несколько человек просто исчезают, и через полчаса от работников остаётся едва ли половина.
— Ящик полностью не засыпай. Хватит! Хватит! — протестует работающий со мной в паре лезгин Тайга. — Как его потом наверх ставить?
— Если в ящике останется пустота, его пуля пробьёт.
— Ты прав. Это называется «халатное отношение к работе». Но подумай сам: какая пуля? Кто сюда сунется? А вот риск получить грыжу — опасность реальная!
— Тайга, ты ведь второй раз на фронте? Тебе не страшно? — пытаюсь отвлечь его разговором, чтобы насыпать в ящик побольше земли: всё-таки укрытие должно быть укрытием, а не решетом.
— Страх — не повод, чтобы не делать то, что должен, — философски рассуждает Тайга, отталкивая мою лопату и захлопывая ящик. — Просто нужно быть аккуратнее.
Несмотря на молодость, у Тайги не очень хорошее зрение. Он носит линзы. Когда и как их меняет, и где берёт новые, — для меня загадка. У моей жены тоже линзы — но у неё куча баночек, коробочек, пинцетов, жидкостей для омывания… И вечный стресс, когда что-то из этого теряется или заканчивается. А у Тайги — ничего, будто он носит их, не снимая. Я спрашиваю его об этом.
— В прошлую командировку было сложно. Новые линзы взять негде, специальной жидкости нет, даже обычной воды мало. Вообще их не снимал. Сначала больно глазам было, потом привык. Самая большая проблема — это когда снаряд рядом ударит, и песок в глаза летит. Один раз линза вылетела и в грязь упала. А что делать? Без линз я не вижу ничего. Подобрал, вытер и в глаз обратно вставил. Да ну, почему ужас? Проморгался, и нормально. Прицел видно.
Покурившие бойцы снова берутся за ящики, перебрасываясь прибаутками:
— Ох, и была же сила, когда мать на горшок носила!
— Уф, мля! Это ж не забор. Это Великая Луганская стена. Из космоса будет видно!
— А я ни разу в жизни за границей не был. Первый раз выбрался. Чувствуете, воздух здесь какой? Другой совсем воздух!
Учитывая, что тачку с землёй мы возим мимо свалки, воздух и правда специфический.
Наконец, все, не сговариваясь, молча сходятся во мнении, что пора отдохнуть. Приказа остановить работу не поступало, но все работники, как песчинки в часах, исчезли один за другим в располаге. Я тоже сбрасываю рабочие перчатки и, умыв лицо, возвращаюсь в «комнату». Там бушуют религиозные дебаты.
— А вы знаете, о чём сура Аль-Фатиха? — патетически обращается к слушателям Старóк, когда-то изучавший ислам, но теперь считающий себя язычником. — Не следуй путём заблуждающихся и проклятых! Заблуждающиеся — это христиане, а проклятые — евреи…
Камень этот — в огород Барона, утверждавшего, что он из еврейской семьи. Хотя, глядя на его круглое розовое лицо, это сложно предположить.
— Кто?! Что?! — возмущается Барон. — А ты сам-то знаешь, за что Каин Авеля убил?..
Ставр с Тихим пьют чай, скептически улыбаясь спорщикам.
Чукча спит, с головой завернувшись в спальный мешок.
Крас, сидя на топчане, жуёт бутерброд и читает «Бесов» Достоевского: старое, ещё советское издание, взятое в заброшенном доме. Крас спокоен, толст, равнодушен к работе и религиозным спорам. Контракт он подписал, чтобы поправить материальное положение, — и не скрывает этого. Но это раздражает остальных — и все постоянно пытаются его поддеть:
— Крас, перед боем наедаться нельзя! При ранении в живот вытекает брюшная жижа, начинается абсцесс… — ехидничает Тайга, но его прерывают:
— Тихо все! — кричит Гога. — Путин выступает…
Гога подключает к радиоприёмнику самодельную антенну. Приёмник, прочихавшись, продолжает голосом президента:
«…Сегодня мы подписываем договоры о принятии в состав России Донецкой Народной Республики, Луганской Народной Республики, Запорожской области и Херсонской области…»
Все затихают. Смолкают даже голоса соседей за перегородкой. Из-за занавески высовывается несколько бородатых голов.
«…Повторю: это неотъемлемое право людей, оно основано на историческом единстве, во имя которого побеждали поколения наших предков…»
Мы сидим на койках и внимательно слушаем. Ещё утром мы воевали за границей, а сейчас — в своей стране. Родина взяла и расширилась. Догнала нас. Теперь любая атака противника — это атака
