Горячий снег. Батальоны просят огня. Последние залпы. Юность командиров - Юрий Васильевич Бондарев
– Нога болит?
Ремешков не ответил, спеша повесил автомат на шею, скачущими пальцами застегивал шинель, озираясь на город, на близко фыркающие звуки танковых болванок. Он теперь знал, что никакая болезнь ноги в этой обстановке уже не поможет, как не помогла прежде, и онемело торопился, обрывая все, к тому страшному, что ждало его, что в течение суток видел, пережил не раз.
Новиков скомандовал вполголоса:
– Все по местам! Порохонько и Ремешков за мной, – и двинулся по ходу сообщения.
– Товарищ капитан!..
Его остановил неуверенный оклик Алешина. Пропуская вперед солдат, Новиков задержался, увидел в темноте светлеющее лицо младшего лейтенанта, голос его зазвучал преувеличенно равнодушно:
– Голодные они там. Передайте, пожалуйста, Лене, раненым. Это у меня с трофеев осталось. Вот. Не от меня, конечно, а так… от всех. Передайте… – Он сунул Новикову три плитки шоколада, теплые, размякшие от долгого лежания в карманах, добавил одним дыханием: – Ни пуха ни пера, – и замер, опершись о стенку окопа.
– Посылать к черту не буду. Ты слишком хороший парень, Витя. Ну, смотри здесь. Остаешься за меня.
«Я второй раз передаю от него шоколад Лене, – думал Новиков, шагая по ходу сообщения и с твердой для себя определенностью чувствуя какую-то тайну их взаимоотношений, которую не замечал. – Что ж, так и должно быть. Но почему я не знал? Что, я считал, что на войне не может быть этого?»
Они с осторожной очередностью спустились по скату высоты к озеру. Здесь, перед черной полосой кустов, Новиков приказал остановиться.
– Я в пехоту, к чехам, ждать здесь, – сказал он шепотом и пропал в темноте.
Сухое шипение осенней травы, внезапный шелест и шум катящихся из-под ног камней, шорох одежды громом отдавались в ушах, когда они спускались сюда, и теперь Порохонько и Ремешков, присев, положив автоматы на колени, слышали гулкий, учащенный стук крови в висках. Одновременно взглянули на озеро и высоту. Озеро все – до низкого противоположного берега – теплело лиловым отсветом; высота за спиной кругло и темно выгибалась среди кровавого зарева и так ясно была вычерчена, что четко вырисовывались острые стрелки травы над бруствером огневой. Канонада из города доносилась сюда приглушенно.
Справа, в стороне пехотных траншей, оглушив трескучим выстрелом, с дрожащим визгом взмыла ракета. Повисла, распалась зеленым оголяющим светом. Ремешков вздрогнул, съежился, сдерживая стук зубов, заговорил прыгающим шепотом:
– Там… рядом… за кустами… Колокольчиков убитый, связист. Я давеча наткнулся на него. Лежит…
– Ты що это зубами стукаешь? Злякався? – спросил Порохонько, подозрительно-зорко вглядываясь в Ремешкова. – Чего тогда пошел? Для мебели? А ну замолчь! Идет кто-то…
Зрачки его зло вспыхнули, и Ремешков втянул шею, с покорностью замолк, наблюдая вдоль ската высоты. Там едва слышно зашелестела трава, к ним шел, приближался человек. Ремешков не выдержал, позвал сдавленным вскриком:
– Товарищ капитан!.. – И, не получив ответа, шепотом выдавил: – Смотри, на связиста наткнулся… на него…
– Цыть! Какие тут тебе капитаны! Молчи! – зашипел Порохонько, стискивая трясущееся колено Ремешкова.
…Когда Новиков спрыгнул в ход сообщения чехословацкой пехоты, его остановил голос из полутьмы:
– Гдо там?16
– Русский капитан. Это шестая рота?
Месяц вставал над Лесистыми Карпатами; в тени, падавшей на южную сторону траншеи, двое чехов дежурили у пулемета – курили на патронных ящиках спиной друг к другу, заученно при каждой затяжке нагибаясь ко дну окопа, у ног поблескивали металлические груды стреляных гильз. Увидев Новикова, оба вскочили, улыбаясь ему, как давнему знакомому. Они узнали его – Новиков был здесь полчаса назад. Оба, с любопытством глядя на Новикова, заговорили вместе обрадованно, выделяя слова заметным акцентом:
– Товарищ кап-питанэ… О, русове… Хорошо! Разумитэ?
– Разумею, – сказал Новиков. – Здесь командир батальона!
– Ано, ано17, просим… товарищ… товарищ капитанэ. Просим…
Они проводили его до землянки, услужливо распахнули дверь, и Новиков вошел.
Командир батальона, сухощавый, узколицый чех в накинутом на плечи френче, сидел за столом, освещенным «летучей мышью», задумчиво черкал по карте отточенным карандашом. Двое других офицеров, прикрыв ноги шинелями, спали на нарах – лиц не было видно в полусумраке. Фуражки, полевые сумки, ручные фонарики, новые ремни лежали на пустых патронных ящиках.
– Капитанэ? – вполголоса воскликнул командир батальона и с выправкой строевого офицера встал, надевая френч, запахивая его на груди. – Капитанэ, сосед, ано? Так по-русски? Сосед!..
Он протянул руку Новикову и, сильно сжав его пальцы, потянул книзу, этим движением приглашая сесть к столу. Лицо чеха не было молодым, однако не казалось старым, – он выглядел человеком неопределенного возраста: морщины прорезали выбритые щеки, старили высокий лоб, но из-под рыжеватых бровей живо светились глаза. Он усадил Новикова на ящик и, садясь напротив, предлагая сигареты, заговорил по-прежнему негромко, чтобы не разбудить спящих офицеров:
– Просим! Я хотел… очень сказать… кто жив… из пушек?.. Вы имеете связь? Сигареты, просим…
– Спасибо, – ответил Новиков, закуривая сигарету. – Я бы хотел еще раз предупредить, что мы выходим на нейтральную полосу. К орудиям. Будем там около часа. Можно вашу карту?
– Да, да, очень просим. – Чех пододвинул карту.
– Мы пойдем вот сюда. За ранеными. Вы знаете эту позицию. Что бы с нами там ни случилось, прошу вас огня не открывать. И в течение часа не надо освещать минное поле ракетами.
– Разумитэ. Очень понимаю, – подтвердил чех, кивая. – Мы можем помочь… Много раненых вояку? Я дам вам чехов…
– Пока не надо, – сказал Новиков.
Говоря это, он увидел на карте Карпатский кряж, озеро, извилистую границу Чехословакии, за ней в долине, на черной нити шоссе Ривны – Касно жирно обведенный красным карандашом город Марице, возле – кружочки других городов, где партизаны начали восстание, ожидая наступления с востока. Чех заметил его взгляд, разгладил изгибы карты, мизинцем провел от ущелья по шоссе Ривны – Касно – Марице, сказал:
– Марице! Огромная война, капитанэ! Словацкие партизаны ждут русских. Боюеме сполу за сво`боду!18
– Немцы вряд ли отсюда пройдут к Марице, – сказал Новиков, отодвигая карту. – Мы пройдем к Марице. – И пошутил: – Это, как говорят, не за горами! Ну, до встречи!
Он погасил сигарету в консервной банке, заменявшей пепельницу, прощаясь, улыбнулся.
– Желаю счастья, – сказал чех. – Вам стоит сказать йедно слово – и мы прийдем на помощь. Мы будем наблюдать.
– Спасибо. Значит, час без огня и ракет.
– Все будет так.
Командир батальона проводил его до конца траншеи.
После разговора с чехом Новиков, возвращаясь, метрах в двадцати от траншей наткнулся на тело убитого.
Убитый лежал на боку, в неудобной позе, застигнутый смертью, тонкая, белая, худенькая рука, неловко торчавшая из рукава гимнастерки, простерта к высоте, голова утомленно и наивно,
