Горячий снег. Батальоны просят огня. Последние залпы. Юность командиров - Юрий Васильевич Бондарев
«Кому нужны сейчас эти сантименты?» – подумал Новиков и, хмурясь, сунул записку в карман. Сказал:
– Письма писать некогда. Передайте – батарея потеряла двенадцать человек и два орудия. Овчинников пропал без вести. О круговой обороне позаботимся. Спасибо за снаряды. Где машина?
– А внизу, под высотой, – обиженно мигнул заплывшей краснотой глаза Петин и спросил потерянно: – А как же с ответом-то, товарищ капитан? Пропишите. У меня карандашик найдется…
Новиков не смотрел на него.
– Всем – к машине, от огневой ползком, перебегать на открытых местах. Переносить снаряды к орудиям! – негромко скомандовал он, оглядев встрепенувшихся солдат. – А вам, Петин, в госпиталь бы надо. Не трите глаз. У вас не соринка. Жаль, санинструктора нашего нет. Перевязку бы вам…
И после этих слов совсем ненужно вспомнил близкие теплые зрачки в темной, втягивающей глубине Лениных глаз, вздрагивающие от смеха ресницы, легкое, прохладное прикосновение пальцев ко лбу. «Не смотрите на губы, там ничего нет, смотрите мне в глаза! Ну?»
Как-то месяц назад в глаз ему попала соринка во время стрельбы, и Лена вытаскивала ее. Она хорошо это сделала, но и тогда раздражила Новикова своей вызывающей нестеснительностью.
– Есть индивидуальный пакет? Дайте-ка. Снимите пилотку, – приказал он Петину.
И, нетерпеливо обождав, пока тот искал, шарил по карманам, а потом вынул замусоленный, в крошках табака пакет, Новиков разорвал его, неумело, но быстро стал накладывать бинт, свежо и чисто забелевший на грубо выдубленном ветром лице солдата. Тот наклонял голову, вспотев, сопя, единственный глаз с опаской мигал в лицо Новикова.
– Да какой же госпиталь, товарищ капитан? – пытаясь улыбнуться, бормотал он. – Так, ерундовина. Проморгается. Зачем это вы? Мне к майору надо… Спасибо, товарищ капитан! Некстати это…
– Смерть и ранение всегда некстати, – сказал Новиков, завязал узел и легонько оттолкнул Петина. – Теперь двигайте к майору. Да только пригибаться и бегом. – И чуть усмехнулся: – Для снайперов вы мишень огромная. Ну, бегом марш!
– Счастливо вам…
Петин грузно встал, старательно одернул гимнастерку, перешагнул бруствер и вдруг, неудобно пригнувшись, придерживая растопыренными пальцами медали на груди, тяжело порысил по высоте к скату, за которым скрылись посланные за снарядами солдаты.
– Ползком! – крикнул Новиков. – Гимнастерку жалеете? Ложись!
В солнечном пространстве перед высотой, где чадили танки, поспешно треснул выстрел, синий огонек разрывной пули высекся под ногами Петина. Он, как бы очень недовольный, выпрямился всей огромной фигурой, сияя чистым бинтом на голове, поглядел туда, где щелкнул выстрел, и неуклюже сбежал, скатился по скату.
«Задело его? Нет, не должно быть, не задело!» – подумал Новиков, давно уверенный, что на войне подряд два раза не ранят, второй раз – убивают.
И тогда звонкий, отчетливый голос младшего лейтенанта Алешина заставил его обернуться.
– Товарищ капитан, вроде из-под того танка подбитого снайпер лупит! Не видите?
Алешин без фуражки – каштановые волосы светились на солнце – лежал под бруствером, смотрел куда-то в белесую дымку, плавающую в котловине.
– Пошли к пулемету, покажешь! – сказал Новиков.
В ровике НП, переступив через дремлющих связистов, Новиков спросил у дежурившего около пулемета разведчика:
– Заметили, откуда бьют снайперы? – И, не дослушав его полусонного бормотания: «Да тут солнце в глаза бьет», – снял с бруствера ручной пулемет, перенес его, меняя позицию, в дальний конец хода сообщения, установил на бровке.
Алешин лег грудью на край окопа, прошептал:
– Правее орудий Овчинникова, на минном поле – подбитый танк. Пушка к нам развернута, видите? Оттуда выстрелы.
Это было то место, где ранило Овчинникова.
– Прощупаем, – сказал Новиков.
И выпустил две короткие очереди, стремительно запылившие перед гусеницами подбитого танка. Тотчас он уловил двойной ослабленный звук выстрелов из-под днища танка. Он быстро взглянул назад, на высоту, где обстреляли Петина, и увидел человека, низкого, плотного, коротконогого, – рыхло забирая ногами, он бежал, заметный как в бинокль, к огневой позиции. Стреляли по нему. Новиков, не сняв пальца со спускового крючка, крикнул Алешину:
– Какого… там шляются? Кто это такой? А ну, наведи порядок! Может, опять от Гулько!
Он поставил удобнее локоть, прижал к плечу ложу пулемета, снова выпустил две короткие очереди под днище танка, неясно услышал позади крики Алешина: «Ложитесь, ползите! Откуда вы?» Затем тонко, мстительно взвизгнуло над ухом несколько пуль. Понял: теперь стреляли из-под танка по пулемету, и, загораясь знакомым огоньком азарта, он вторично прицелился. Весь диск вылетел туда, откуда стрелял немецкий снайпер, и только после этого Новиков сорвал пулемет с бровки окопа, переставил на другое место, бросил разведчику:
– Новый диск! Быстро!
От орудий по ходу сообщения в сопровождении младшего лейтенанта Алешина шел, будто бодаясь, налитой и даже в талии толстый человек, квадратное лицо багрово, брови упрямо сдвинуты; и по этим бровям, по тучности Новиков, удивленный, узнал того капитана-интенданта, с которым у него произошло столкновение в особняке.
– А-а, интендант! – воскликнул Новиков. – Это за каким же лешим на огневую вас занесло? Судьбу испытываете? По снайперам соскучились? – И улыбнулся нахмуренному Алешину. – Чуете, Витя?
Интендант подошел, спотыкаясь в поспешности и волнении, едва выговорил:
– Товарищ капитан, я пришел, чтобы получить свое оружие. Я прошу оружие, оно записано под номером, – повторил он, глядя Новикову в грудь.
– Присядьте, – предложил Новиков.
Интендант присел, отпыхиваясь, вытер платком толстую шею, пылавшее багровостью лицо; делая это, поднимал и опускал руку, было видно, как тесный китель жестко давил ему под мышки. Новиков сказал полусерьезно:
– Ну вот что, если хотите, я могу извиниться. Что было, то прошло. Берите из особняка все, что необходимо для медсанбата: простыни, белье, вино, продукты, – и счастливого вам пути! От орудий, советую, ползком, иначе не вам нас, а нам вас придется отправлять в медсанбат. Кажется, все. Желаю удачи.
Интендант справлялся с одышкой, пот струями катился по его лицу, подворотничок врезался в шею, веки набрякли.
– У вас мое… оружие. Системы «наган», – сказал он упорно. – Прошу вас, мое оружие. Офицеру без оружия нельзя… Оно записано под номером. В документе…
– Младший лейтенант Алешин, отдайте оружие, – сказал Новиков. – Наган! Достали бы пистолет или парабеллум, наконец. Алешин, что вы медлите? Отдайте оружие…
Алешин, с неприязнью вперив взгляд в интенданта, нехотя вынул из сумки массивный наган, повертел его и, краснея, сказал презрительно:
– Товарищ капитан, если каждый тыловик…
– Отдайте, – оборвал его Новиков.
– Спасибо. Я сам погорячился, – сдерживая одышку, выговорил интендант. – Я рад, что познакомился с вами, капитан. Если что будет нужно…
– Я не умею говорить любезности, – вежливо ответил Новиков.
– Ладно, пусть так. Может,
