Вихрь - Йожеф Дарваш
Меня назначили редактором газеты «Красный солдат» («Вёрёш катона»). По долгу службы я часто бывал на передовой, откуда присылал в редакцию статьи и репортажи.
Войска интервентов продвигались вперед, сжимая республику тесным кольцом. Румынские войска приближались к Сольноку и Будапешту. На севере страны готовились нанести удар белочешские войска. В Сегеде находились французские воинские части.
Я только что приехал под Сольнок, где батальоны Красной Армии выдержали свое первое боевое крещение в бою с румынскими королевскими частями. Офицеров вызвали на КП, который помещался на чердаке небольшого дома неподалеку от берега Тисы.
Штабные офицеры были уже в сборе и наблюдали через окно за продвижением войск противника на противоположном берегу. Разговаривали вполголоса, чтобы не привлечь внимания.
— Переправочных средств у них явно недостаточно.
— Да и артиллерия слаба.
— Солдаты оборванны, выглядят уставшими. Видимо, и румынам эта война не по душе.
— Мы вполне можем воспрепятствовать переправе, сосредоточив по ней огонь нашей артиллерии.
— Румынские бароны зарятся на наши земли.
Вдруг один из офицеров посмотрел на меня и, улыбнувшись какой-то странной улыбкой, спросил:
— Вы, кажется, журналист? Ну так вот, напишите, что противнику не удастся переправиться через Тису.
Оторвавшись от окна, меня смерил взглядом другой офицер.
— Сейчас перед нами только румынские части. Но позже придется встретиться с белочехами, а возможно, с французами и даже с англичанами. Вся Европа ополчилась против нас. Вот и возникает вопрос: выдержит ли их натиск необученная армия рабочих? Скоро начнется первое испытание.
Кто-то из офицеров сунул мне в руки полевой бинокль и, подтолкнув поближе к окну, бросил:
— Пожалуйста!
В бинокль было хорошо видно, как румынские солдаты сосредоточиваются на подходах к мостовым опорам. Было заметно большое движение.
— Открыть огонь по правому берегу! — передал приказ по телефону на огневые позиции артиллерии офицер.
Прошло несколько секунд, и наша артиллерия заговорила, сотрясая землю грохотом разрывов. Артиллерийская подготовка продолжалась несколько минут.
Все прильнули к окну. Когда дым и пыль немного рассеялись, стало видно, как солдаты противника бежали от моста.
Открыла огонь и румынская артиллерия, но огонь ее был редким и неточным: большая часть снарядов ложилась далеко от цели.
Воспользовавшись временным замешательством в рядах противника, части Красной Армии перешли в наступление, оглашая воздух громогласным «ура». Румыны попытались было перейти в контратаку, но безуспешно, так как сосредоточенный огонь артиллерии не давал им возможности вновь подойти к мосту.
Офицер, который раздумывал, выстоит ли Красная Армия, закурил сигарету и сказал, обращаясь ко мне:
— Теперь ясно, что румынам действительно не удастся переправиться через Тису, Теперь смело можете писать, что они не прошли!
Как-то меня вызвал к себе Тибор Самуэли, чтобы я получил представление о том, что делается в тылу.
Он, повел меня в здание, где раньше размещался областной суд. Самуэли и двое судей (оба, видимо, из рабочих) заняли места за судейским столом. Самуэли сделал знак, и в зал ввели арестованных. В основном это были хорошо одетые господа, но среди них оказалось и несколько человек в грязной, драной одежде, с измазанными лицами. Однако, внимательно приглядевшись к ним, нетрудно, было заметить, что на настоящих рабочих они все же не похожи: у них были сытые лица, животы выпирали. Они то и дело бросали беспокойные взгляды на членов трибунала. Некоторые арестованные откровенно признались в том, что вступили в сговор с румынскими боярами и французскими офицерами, чтобы задушить Венгерскую Республику и вернуть себе власть.
Один из арестованных, толстый, с двойным подбородком и маленькими свиными глазками помещик, на все вопросы суда отвечал так:
— Мои вшивые батраки хотели мной командовать, отнять у меня землю.
— А кто вам сказал, что у вас отнимают вашу землю? — спросил у него Самуэли.
— Как кто? Люди говорят. — И он обвел взглядом господ, сидящих на скамейке. — И не только мою землю, но и родину, и жену, и дочь, которые тоже будут принадлежать батракам, и не кому-нибудь одному, а всем сразу.
— Какую ерунду вы говорите! Почему вы подожгли свое гумно и приказали перерезать всех коров и телят? Это вам тоже люди посоветовали?
Помещик замолчал. Видимо, думал, стоит ли вообще отвечать на подобные вопросы. Окинул взглядом своих коллег, будто ища у них поддержки, и с ненавистью пробормотал:
— Пусть лучше все съедят собаки, чем… — Он споткнулся на полуслове.
— Чем съедят батраки или рабочие? Не так ли? — кончил за него Самуэли. — А эту мысль вам кто подсказал?
Толстый господин упрямо молчал, уставившись в потолок. Остальные арестованные с нетерпением ждали, что будет дальше. Арестованные не знали, кто такой Самуэли, и, видимо, не принимали его за главного.
— Вы Эндре Гёргени из Абони? — спросил Самуэли господина, теребившего в руках охотничью шляпу.
«Гёргени Эндре, — мелькнуло у меня в голове. — Значит, это и есть отец нашего старшего лейтенанта».
— Эту фамилию мои предки с честью носят уже пятое столетие, — с гордостью ответил Гёргени.
— Значит, это вы передавали румынскому полковнику Титулеску данные о Красной Армии?
— Я? Нет!
— Разумеется, не лично, а через третьих лиц. — И, обратившись к часовому, который стоял в стороне, приказал: — Введите Йожефа Чордоша!
Ввели пожилого сгорбленного мужчину с седой головой. Он подошел к столу и боязливо огляделся.
— Скажите, Йожеф Чордош, приказывал ли вам господин Эндре Гёргени передать письмо румынам?
Вопрос этот испугал Йожефа Чордоша. Он в недоумении переводил взгляд с Гёргени на Самуэли и обратно. Так продолжалось несколько секунд. Потом взгляд его стал строже, а где-то в глубине глаз блеснули злые искорки. Повернувшись к Самуэли и выпрямившись, он сказал:
— Я действительно получил от Гёргени такое письмо. Только передал его не по назначению, а первому попавшемуся солдату Красной Армии. Хватит, полупили меня плетью.
— Вас бил плетью господин Гёргени?
— Бил, и не раз. Теперь, я слышал, другое время, и батраков за людей считают.
— Вы правы. Батраки получили не только землю, но и свободу, — отозвался Самуэли.
— Мне приказали передать это письмо румынам. В противном случае обещали спустить шкуру, но теперь этого уже никто не может сделать.
— Вшивая сволочь! — не выдержал Гёргени.
— Это ваш сын, старший лейтенант Гёргени, расстрелял в Шалготарьяне нескольких шахтеров только за то, что они хотели присоединиться к коммунистам? — спросил Самуэли.
— Это уж его дело! — буркнул помещик.
Самуэли подал знак охране, чтобы Гёргени увели. Когда дверь за помещиком закрылась, Самуэли обратился к Чордошу:
— Не беспокойтесь, товарищ Чордош, теперь вас уже никто не будет бить плетью и вы можете работать,
