Вихрь - Йожеф Дарваш
Оглянувшись, патер Маркуш, словно испугавшись действительности, снова забормотал слова молитвы, однако воспоминания завладели его мыслями.
На следующий день гитлеровцы перешли в контратаку. Тогда-то патер и притащил к себе двух солдат-баварцев. Оба из крестьян, они оказались послушными и полезными. Йожеф делал из простыней бинты для перевязки ран, а Ганс даже одной здоровой рукой хорошо справлялся с обязанностями истопника. Вскоре русские привыкли к ним. Митрофан просил их спеть ему несколько народных песен, а Тигран запомнил их мелодию. Тигран был ранен в голову, и на голове у него красовался большой тюрбан из бинтов, словно у турка. Он превосходно играл на губной гармошке.
Баварцы тихо перешептывались между собой.
— Знаешь, Ганс, — начал Йожеф, — если мне посчастливится добраться до дома, я после войны хотел бы пригласить к себе в гости нашего патера Маркуша…
— Я только что хотел сказать тебе, то же самое… Однако ни тот ни другой не верили в то, что им удастся остаться в живых и добраться до дома.
Где-то за рекой бьют пушки. На гроб умершего от ран немца падают комья земли. Закапывают его Иштван и Йожеф, выполняющие роль могильщиков. Патер шепчет первые строчки молитвы «Отче наш…» по-латыни, по-венгерски, по-немецки и по-словацки, чтобы всем было понятно, но вскоре мысли снова одолевают его…
«Подожду тут еще несколько дней и поеду к настоятелю монастыря. Вот он обрадуется, узнав, что я сохранил все монастырское имущество. Спросит: «А вас там никто не обижал, патер Маркуш?» «Нет, патер Праор, — отвечу я ему, — ничего особенного со мной не случилось». А если ему все рассказать? Как он к этому отнесется?»
Между тем рядом с могилой Евгения Лившица вырос холмик и на могиле Зигфрида Ремшайда. Похоронная процессия инвалидов войны медленно расходится по своим местам.
Пожилой баварский крестьянин Йожеф подходит к Ивану и, используя русские слова, которым он научился, когда воевал на Украине, спрашивает:
— Пан, табак есть у тебя?
Иван с достоинством отвечает, что он никакой не пан и не господин, что господин — это бог да английский король. Нашарив у себя в карманах щепотку махорки, он кладет ее на ладонь Йожефа. Бумаги на закрутку дает баварцу Сергей, вырвав ее из какого-то русского журнала. Все закуривают от зажигалки Иштвана…
Мирное время уже не за горами, и потому нет ничего удивительного в том, что глаза патера Маркуша застилают слезы. Он так любит мир: ведь ничего прекраснее его нет.
Йожеф, слесарь по профессии, уже мечтает о работе. Он говорит:
— Завтра начнем ремонтировать собор, святой отец…
— Хорошо, Йожеф… А сейчас принеси-ка из подвала картошки, сварим паприкаш, — И патер, тяжело переставляя ноги, идет к выходу.
«Как было бы все просто, если бы люди больше понимали друг друга, больше помогали один другому».
— Патер Папа! Патер Папа! — вдруг слышит Маркуш чей-то крик. Он поворачивается к воротам и видит Митрофана, рядом с которым идет русский офицер в золотых погонах, а вслед за ними шагают человек шесть — восемь солдат с носилками в руках, на которых они несут различные продукты. Завершают эту процессию врач и два санитара с повязками на рукаве.
Дверь за вошедшими остается открытой, и любопытные женщины заглядывают в нее.
Завидев патера Маркуша, Митрофан еще издалека улыбается ему. Под мышкой у него икона с изображением Христа с терновым венком на голове, по-видимому, он подобрал ее среди развалин какого-нибудь храма…
— Патер Папа! — радостно кричит Митрофан. — Патер Папа! Смотри-ка, какой подарок я тебе принес!..
Перед собором мальчишки гоняют по улице старый мячик. Голуби, живущие на колокольне, купаются в лужицах, образовавшихся в воронках от разрыва мин. Солнечные лучи пробиваются сквозь бледные рыхлые облака, и раненые впервые за много дней улыбаются…
Янош Детваи
НЕОБЫКНОВЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК
«К оружию! К оружию!» — взывали расклеенные на афишных тумбах, стенах домов, заборах и деревьях плакаты, на которых был нарисован бегущий солдат с высоко поднятой винтовкой в руках. Рот солдата был широко раскрыт. Казалось, он кричал: «К оружию! К оружию!»
На защиту Венгерской Советской Республики вставали рабочие Чепеля и Андьялфёльда, шахтеры, учителя и служащие. С оружием в руках отправлялись они на защиту своей пролетарской родины. Собираясь на сборных пунктах, они пели марши Ракоци и Кошута, «Марсельезу» и «Интернационал».
На многочисленных собраниях и митингах с речами выступали Бела Кун, Самуэли, Корвин и Салаи, Ландлер и Гамбургер[28]. Они призывали жителей Будапешта отразить наступление интервентов. За два дня в венгерскую Красную Армию вступило более десяти тысяч рабочих.
Лозунг «К оружию!» звал людей на борьбу.
Через несколько часов я совершенно случайно встретился на улице с Имре Бейтошем. Удивлению моему не было границ. Мы разговорились.
Имре вытащил из кармана первое постановление правительства республики и стал читать:
— «Пункт первый. Мира, хлеба, свободы! Пункт второй. Национализация заводов, земли, банков. Пункт третий. Снижение квартирной платы. Пункт четвертый. Социальное страхование жизни рабочих. Теперь каждый из вас работает на самого себя…»
— А что значит «национализация»? — спросил он у меня.
— Национализация — это значит, что отныне все фабрики, заводы и земля будут принадлежать народу, государству.
— Это значит, и земля станет нашей? — не унимался Имре.
— Правильно, и земля тоже!
— Но когда? — Имре смерил меня взглядом. — Мой дед и прадед в свое время тоже мечтали получить землю. Получит ли ее мой отец?
— В первую очередь нужно выбросить из страны интервентов и прячущихся за их спинами графов и баронов, которые готовы ободрать нас как липок, — начал объяснять я.
Имре молча сложил бумагу и спрятал ее в карман. Лицо его помрачнело.
— Потому-то я и пошел в Красную Армию…
Позже я узнал, что в Красную Армию ушли Калла и Цегледи. Каллу даже назначили командиром отряда моряков.
Бойцом венгерской Красной Армии стал и я, покинув свой дом. Домом я называю комнатку, которую мы с Шарикой сняли на улице Пожони. Мы были бесконечно счастливы. Но долг звал меня туда, где шел бой с врагом.
— Я сестра милосердия, и мое место на фронте, — заявила мне однажды Шарика. — Там я смогу принести пользу.
