Осень добровольца - Григорий Степанович Кубатьян
— Ну что… за успех нашего безнадёжного предприятия! — и Коля достал из сумки жареную курицу и две бутылки водки.
Фура благополучно доехала. Денег на взятки не хватило, пришлось водителю добавить ещё. По дороге мешки растряслись, удешевив покупку и создав проблемы с утилизацией. Часть самого ценного товара Алик втихую отжал у шефа. В итоге поездка оказалась менее выгодной, чем планировалось. В химические командировки меня больше не посылали.
★ ★ ★
Я полагал, что пробуду в учебке около месяца. Но потом узнал, что самолёты с добровольцами улетают раз в неделю. Что ж, неделя — тоже неплохо.
Позже выяснилось, что ветераны боевых действий специально приезжают за несколько дней до вылета, чтобы получить экипировку, но не тратить время на ненужную им учёбу. Я приехал с группой Ставра, поэтому на обучение у меня оставалось три дня. Можно было договориться и задержаться на неделю — но тогда пришлось бы ехать на войну с людьми, которых я не знал.
Мои три дня в режиме «стрельба, теория, кирпичи» пролетели мгновенно. Медкомиссию мы не проходили. Наверное, в «Ахмате» считали, что если пришёл служить добровольно, то, как взрослый человек, должен отвечать за своё здоровье сам.
Нас привели в санитарную палатку, чтобы снять отпечатки пальцев. Снимают их тщательно: пальцы отдельно, ладони полностью и под разными углами.
— Это на случай, если руку оторвёт, чтобы с чужой не перепутать? — пытаюсь пошутить.
— Чтобы твой труп опознать, — без улыбки отвечает врач.
В углу палатки сидит один из добровольцев, прибывших с нами из Грозного. Он ехал в Чечню на поезде — и несколько дней без остановки пил водку, после чего не сумел прийти в себя. Бедолагу трясёт, по лбу текут капли пота. Врач оформляет ему освобождение от службы. Я смотрю на парня с жалостью. Если так боишься, зачем поехал? Хотя во время взятия отпечатков я сам чувствую себя неуютно, воображая, как возвращаюсь домой без руки. Или, наоборот, домой едет одна рука в деревянном ящике, поскольку больше ничего от меня не осталось. И к рукаву приколота медаль «За отвагу».
И вот наступил день отъезда. Нас выводят на плац, чтобы разбить на взводы.
— Сейчас будем вас делить. Никаких разговоров «хочу с этим, хочу с тем»! Как поделим, так и поедете. Иначе до вечера не управимся. Всем ясно?
У меня нехорошо ёкает сердце. Если отделят от группы Ставра, то мы, скорее всего, разъедемся по разным участкам фронта, я останусь один, в незнакомом подразделении, и попаду неизвестно куда. Нужно держаться ближе к своим. Я с напряжением вглядываюсь в стриженые затылки и одинаковые бушлаты, ищу своих. Где они?.. Наконец, замечаю Ставра в четвёртом взводе — и в последний момент успеваю встать в строй.
— Не переживай, — говорит Ставр рассеянно, заметив мою суету. — Это ерунда. Потом ещё раз делить будут. Я заранее списки в часть подал. Нас ждут. Тебя в списке нет, но я договорюсь, чтобы включили.
Ставр озабочен тем, что несколько человек из его группы приехали позже, чем нужно, не успели сдать отпечатки, заполнить бумаги и получить снаряжение. Это значит, что они полетят следующим рейсом — и действительно могут попасть в другую часть.
— Сейчас будем выдавать подъёмные, — объявляют командиры после того, как все бойцы поделены и списки составлены. — Подходите с паспортами и заполняйте заявление.
Получив конверты с подъёмными деньгами, некоторые тут же бегут их отдавать — потому что успели накупить в долг всякой амуниции.
— А телефоны?
— Достали уже с телефонами! В аэропорту получите, — раздражённо рявкает один из командиров. — Ножи свои пока заберите.
В большой коробке — тесаки, от вида которых побледнели бы карибские пираты. Я не могу вообразить ситуацию, в которой мне понадобился бы длинный кривой нож с зазубринами и кровостоком. Разве что будем брать на абордаж плывущие по Днепру украинские галеры? Никто о подобных планах не рассказывал.
Собрав вещи и обмундирование, выносим всё на плац. Тут стоят автобусы, милицейские машины с мигалками и грузовик.
— Парни, закидывайте рюкзаки в кузов. Когда будете на аэродроме, не ищите свой. Времени на это не будет. Хватайте и несите любой. Потом разберётесь.
Я спохватываюсь, что мой рюкзак не подписан, ведь я до сих пор не придумал позывной. А висящая на лямке белая верёвочка в грядущем вещевом хаосе будет слабой помощницей. Размышлять некогда; схватив чёрный маркер, я крупно пишу: «Репортёр».
…На аэродроме нас строят в шеренги, дают в руки флаги России и Чечни. За нашими спинами раскрыт люк военно-транспортного Ил-76, кормовые пушки над люком нацелены в небо.
Корреспонденты чеченского телевидения устанавливают на взлётную полосу треногу с видеокамерой — и бойцы приосаниваются, расправляют плечи, выпятив вперёд мужественные челюсти. Журналисты выхватывают самых харизматичных — и донимают вопросами типа «Что вы чувствуете перед отправкой?».
Перед строем даёт напутствие главный командир. Настолько важный, что даже не стал представляться. А может, я просто не услышал, потому что стоял далеко. Из-за ветра и шелеста флагов я вообще ничего не слышу, кроме мусульманского приветствия, на которое мы отвечаем «алейкум ассалям». Командир говорит что-то одобряющее, патриотичное. До меня долетают отдельные слова: «долг», «Родина», «спецоперация». Все слушают, но поглядывают в сторону: там Мачета и Ноль Пятый принесли коробку с мобильниками и разложили их на бетонной полосе, подстелив картонку. По окончании речи командира, дружно грохнув: «Ахмат сила! Россия мощь!», мы рассыпаемся по полю в поисках своих телефонов, чтобы успеть до вылета позвонить домой.
Грузовая кабина Ил-76 разделена на два этажа. Я попадаю на верхний.
— Плотнее, плотнее садитесь! — подгоняют командиры. — Здесь триста человек помещалось, а вас двести всего!
И мы сдвигаемся плотнее, плечом к плечу, пытаясь втиснуть ноги между лежащими в проходе рюкзаками.
Напротив меня — крупный пожилой дядька с красным лицом. «Вася!» — протягивает он мне сильную руку, и — видимо, от волнения, — сходу начинает рассказывать о себе. Что воевал в двух чеченских войнах, что работает мастером на кирпичном заводе, и что с их завода почти все ушли на фронт по призыву или добровольцами.
Кратко пересказав мне основные события своей жизни, Вася звонит семье. Разговаривает с женой, потом с дочкой, потом с внучкой. Выключив телефон, умолкает — а по красному его лицу катится слеза. Вряд ли он боится смерти. Но, может, представил, как расстроится внучка, если ей сообщат, что дедушка убит и не вернётся. Уже через пару минут лицо его — упрямо и спокойно. Будь
