Катехон - Сухбат Афлатуни
– Устаревшие идеи… Да. Значит, не согласны. Хорошо.
– Это нельзя так сказать: «да», «нет»… Это философия, и я не понимаю, почему…
– Девушка, вы согласны или нет? – печально поглядела на нее женщина.
– А если согласна?
– Я занесу это в базу… Итак, вы согласны, что русские еще не выступали «как самостоятельный момент в ряду обнаружений разума в мире».
– Вы говорили «славяне».
– Ну да, славяне. Русские – это же славяне. Так «да» или «нет»? Если вам нужно подумать, посидите и подумайте и не задерживайте собою очередь…
– «Нет». Не согласна. Еще вопросы?
– Да, последний. Гегель, Вильгельм Фридрих, утверждал: мы находимся в третьем периоде развития германского мира. Это период, по его словам, начался в первой половине шестнадцатого века…
– Да.
– «Да» – значит, согласны? Мы все еще находимся в германском мире? Девушка, вы меня слышите? Девушка…
Голос доходил до нее, проникал в ушную раковину, заполнял наружный слуховой проход и бился в барабанную перепонку. Она тяжело открыла глаза.
13
Небо было серым и вязким; гудели, садясь и взлетая, самолеты. У горизонта желтел свет. Всё было похоже на Германию. Сосновый лесок вдоль дороги. Эти облака; вспомнила вычитанное где-то слово «расхристанные»; да-да, расхристанные облака. И этот холодный горьковатый ветер. Всё было похоже. Но это была не Германия. Это было что-то другое, от чего кружилась голова и колотилось сердце.
Ее первая Россия.
Она проснулась, когда самолет начал снижение. Ее разбудила стюардесса («Девушка, вы слышите?..»). Головы казахского немца Саши на ее плече не оказалось, и его самого рядом – тоже. Отправился, наверное, делать пи-пи. Да, вон идет назад, обходя стюардессу с каталкой… Плюхнулся рядом, попробовал возобновить коммуникацию; она отвернулась к иллюминатору.
Саша сказал еще что-то и замолк. Она боялась и ждала, что он возьмет ее руку, но он не взял. Протрезвев, он превратился в обычного пассажира, в обычный предмет: длина, ширина, масса, щетина на подбородке… Сжав губы, она смотрела в иллюминатор.
Потом была посадка. Быстро (несмотря на сон) пройденный паспортный контроль. Еще более быстрое прощание с Сашей, покатившим свой чемоданчик в транзитную зону. Остановился, помахал ладошкой. Улыбнулся. И дальше: тырк-тырк, тырк-тырк. Можно было спокойно удалить его из памяти, его голову, толстые ноги и чемоданчик.
Она стоит на ветру; позади – шумный аквариум аэропорта, впереди – автобусы, машины, лесок и желтый свет у горизонта. Маршруточники, зазывающие народ «до Домодедова».
Ей в лицо била Россия своим холодным и горьковатым ветром.
Она улыбнулась.
Самой себе, этому ветру, машинам и облакам. Крикам маршруточников. И каким-то двум молодым людям, которые прошли мимо, о чем-то громко говоря.
«Гегель совершенно не понимал Византии… – долетело до нее. – Ни Византии, ни православия. Помнишь, что он писал? “В Византии христианство попало в руки подонков и необузданной черни”».
Она поймала себя на том, что медленно идет за ними, за этими двумя.
«Ну да, – говорил второй, – подлинными христианами он считал только германцев… Подожди, вот сейчас найду… “Назначение германских наций заключалось в том, чтобы быть носителями христианского принципа и осуществлять идею…”»
Какую идею, она уже не расслышала: она остановилась. Поглядела, как эти двое уходят в сторону аэропортовского леска; лиц она не видела, только лохматые затылки, и вообще она больше их не встретит… Постояв немного, пошла в сторону маршруточников. Нагнулась, завязала шнурок на кроссовках. И пошла дальше.
14
– А почему Гегель?
– Не знаю. У меня был один параграф о нем в диссертации.
Услышав «диссертация», Сожженный слегка улыбнулся. Он всегда улыбался вот так, краем крупных губ, когда она говорила «диссертация».
– Хозяин бугая. – Хлопая тапками, прошел на кухню.
– Что?
– Гегель. Hegel, от Hagen, бугай, племенной бык, бык-производитель. Hegel – владелец племенного быка… Сварить тебе шоколад?
Он стоял у плиты в старых шортах.
– Нет, не надо… Ну и что?
– Что?
– Ну и при чем тут племенной бык?
Она вернулась в комнату, постояла у зеркала, решая, заплести косу или собрать в хвост… Из кухни донесся знакомый, обидный запах. «Кофе, – она бросила щетку под зеркало. – Хоть бы дверь закрыл».
Выглянула на кухню.
– Хорошо, свари мне тоже.
Не стала уточнять что. Он знал. Потянулся за пачкой шоколада.
– Coffee, Coffee muss ich haben! – пропела она.
– Извини, не хотел тебя дразнить…
Его кофе, кажется, закипал; запахло любимым. Он зажег соседнюю конфорку.
– Ничего, дорогой бык-производитель, – уткнулась подбородком в его спину. – У меня будет мой шоколад.
Потом они сидели за низким столиком и пили каждый свое.
Всё это происходило уже в Ташкенте, в однокомнатке, которую они сняли. В которой стоял вечный запах кофе, шоколада, кошек и готовой развалиться мебели.
– А бык здесь при том, – говорил он, кусая хлеб, – что это очень важное животное в философии. Можно сказать, тотем.
– «Похищение Европы»?
– Хотя бы. Что смеешься?
– Не смеюсь. Представила Европу на спине… старичка Гегеля… в этом море.
– Ну, он не всегда был старичком. А Европу – да, на какое-то время он похитил, унес в свою систему абсолютного духа.
– А Россию не любил, – снова вспомнила тот сон.
– А кто ее из философов любил, особенно немецких?
– Стоп. Это моя тема, – опустила ладонь ребром. – Посторонним вход воспрещен.
– Философы любят то, что могут понять и расфасовать по своим категориям. А с Россией…
– Только не надо, пожалуйста, «Умом Россию не узнать…»
– «Не понять»… Кстати, там за свет счет принесли. Будем платить или ну их всех?
– Отключат.
– Будем жить при свечах.
– Холодильник тоже на свечах будет работать?
– Будем жить как птицы небесные, без холодильника… Кстати, твой Гегель не так уж не любил Россию.
– Почему «мой»?
– «Моя тема…» – непохоже передразнил ее.
– Тема – моя, а Гегеля можешь взять себе.
– В одном письме он писал… что, в отличие от государств, уже достигших цели своего развития, Россия скрывает в своем лоне небывалые возможности…
– В своем лоне? Бык-производитель знал, что говорил.
– Не «бык», а «хозяин быка»… А Шеллинг, кажется, означало «хозяин жеребца».
– Просто ферма какая-то.
– Ага. Колхоз имени Абсолютного Духа.
И еще много всякой такой чепухи. Она слушала, думая о чем-то… Даже не думала, а просто смотрела картинки, проплывавшие в голове. Потом они долго и удивленно целовались. Шел дождь.
15
Та, первая ее Россия была простой и поверхностной. Москва, Петербург. Золотистый Сергиев Посад. Пригороды Петербурга, посмотрите направо, посмотрите налево… Резиновый привкус туризма.
Города не впускали ее в себя. Она выходила ночью, шла по холодным улицам. Приземлялась в какой-нибудь кафешке, брала кофе, грела об него пальцы. Тогда она еще пила кофе. Кофе был так себе.
