Эмпузион - Ольга Токарчук
И невозможно было дискутировать с Раймундом, который глядел на Мечислава исподлобья, с подозрительностью, ожидая какого-то неожиданного движения, Войнич повернулся и начал спускаться в сторону деревни; отсюда были видны крыши домов и громадная туша санатория.
И вот тут Раймунд свистнул, и через мгновение, прежде чем Войнич успел сделать шагов вниз, неизвестно откуда появились углежоги, несколько рослых мужиков с загрязненными черной пылью веками. Им ничего не нужно было говорить, похоже, они даже очень хорошо знали, что им следует делать – в несколько скачков они окружили изумленного Мечислава. Этот взгляд был тому известен. Много раз он был в такой ситуации, когда отец оставлял его в новой школе; всегда практически таким же образом заканчивались попытки подружиться с парнями из класса. Иногда приведение к такой ситуации длилось короче, временами – дольше. Иногда его считали своим первые несколько месяцев, но, в конце концов, кто-то выслеживал его, открывал эту аномалию Войнича; существуют такие вот чрезвычайно способные люди, которые вынюхивают все, что не похоже на них. Так и теперь, углежоги глядели на него, словно на жертву, как на пойманного в силки зайца. Войнич отчаянно дернулся, только его отовсюду уже сцапали крепкие, жесткие, беспрекословные руки. Меня убьют, подумал Войнич, и он знал, чем согрешил, за что его ожидает наказание. В каком-то смысле он всегда его ожидал, и теперь увидел собственную жизнь как терпеливую подготовку именно к этому моменту. Он увидел отца и дядю, которые должны были все это знать уже давно, и которые приготовили его с заботой и любовью к этому моменту. Его учили скрываться, избегать конфронтаций, быть осторожным, проверять плотность затянутых штор, затыкать дырку от ключа в дверях. Так, они старались. Но знали, что когда-нибудь это произойдет.
Углежоги крепко схватили его под мышки, а когда парень начал вырываться, двое других схватило его за ноги, и все они так и несли его, сопя и ругаясь. Раймунд шел рядом и отдавал им какие-то указания на том странном диалекте, который здесь, в лесу, звучал будто ворчание. Войнич какое-то время еще дергался, пока кто-то из мужчин не пнул его ногой в живот – боль была настолько ужасной, что после того парализованный страхом парень полностью сдался.
Да нет же, он ни в чем не подставился. Ничего подобного в голову не приходило. Вел он себя осторожно и вежливо. Ни с кем в какой-либо конфликт не вступил. Эмоции скрывал. И вообще, укрывался, как всегда учил его отец. “Удерживай дистанцию”, - говорил он. А все остальное сводилось к рекомендациям: Как только сблизишься, тебя обидят. Не доверяй никому, потому что это примут за слабость и захотят позволить себе большего. Не разговаривай слишком долго с мужчинами, они могут быть опасными. Держись подальше от женщин, предвидеть их поведение невозможно. Никогда не теряй бдительности. Ну да, единственным грехом Войнича было, похоже, то, что он утратил бдительность. Почему Раймунд? Кем он был?
Углежоги прошли с ним под гору метров сто и, устав, остановились. Мечислава положили на земле и, тяжело дыша, отдыхали, но предварительно связали парню руки и ноги. Ему приказали напиться из бутылки, но когда он распознал характерный запах Schwärmerei и отрицательно покачал головой, его схватили за подбородок и влили в горло где-то с чашку горько-сладкой наливки. Вот это уже полностью его разоружило.
Все они находились на фрагменте плоской территории в лесу, совсем недалеко от места, где Войнич впервые увидел тунчи. С парня стащили куртку, которую один из углежогов явно намеревался присвоить, потому что осторожно перевесил через руку. Стали стаскивать и пуловер с рубашкой, а когда обнажилась его грудная клетка, белая и лишенная хотя бы одного волоска, вдобавок, с теми несчастными, увеличенными сосками, долгое время гоготали. Войнич закрыл глаза и чувствовал, что уплывает в какие-то иные регионы, внезапно ему показалось, будто он поднимается над землей, будто бы висит в воздухе и что через мгновение улетит в небо будто аэростат, только сильные, безжалостные руки углежогов стаскивали его на холодную, сырую лиственную подстилку. У них в карманах были спрятаны ремешки, которыми, весьма умело, они привязали Мечислава к лежащему буковому стволу, так что шершавая кора больно впивалась в спину. Углежоги очень спешили, уже становилось темно, а на востоке начинала маячить легкий, более светлый отсвет – парень видел, что его мучители поглядывают в ту сторону с беспокойством.
Еще ему хотели стащить штаны, когда Войнич почувствовал вибрацию древесного ствола под собой и лесной подстилки под ногой (одна туфля с ноги свалилась), и словно бы жужжание, низкий, вибрирующий звук, неприятный для уха. Откуда-то издали, с вершины горы начали доноситься нарастающие с каждым мгновением шумы: лай, грохот, глухое громыхание и – казалось – то воркование, которое Войничу было уже известно, только теперь гораздо более громкое, дикое и беспорядочное. На лицах его преследователей, которые мгновенно побледнели и вытянулись, нарисовался невообразимый ужас. Углежоги отпустили парня и в панике начали сбегать в сторону деревни, бросая ремешки и топоры, теряя рукавицы и шапки.
- Не взяли его! Не взяли! – кричали они. – Бегите!
А потом еще:
- Стулья, стулья!
Войнич дергался, но каждое движение стирало ему кожу на спине до крови и болезненно ранило позвоночник. Звук нарастал, только Мечислав не был уверен, рождается ли он снаружи или берется из самой средины его головы – этот звук походил на тот звон, который звучит, когда у тебя горячка, или когда ныряешь в воду, и давление напирает на барабанную перепонку.
Войнич мигает, потому что все видит сине-зеленым, будто бы он неожиданно очутился под водой – как тогда, когда, будучи ребенком, тонул в пруду, потому что под ним провалился лед. А небо сделалось каким-то твердым и неизменным; оно очень конкретное; если подпрыгнуть, в него можно стукнуться головой. Мигающие глаза выхватывают из путаницы ветвей, листьев и древесных стволов формы, которых раньше они никогда не видели. Но ведь те были здесь всегда. И теперь
