Эмпузион - Ольга Токарчук
- Я не нормален, - с неожиданным отчаянием произнес Войнич. – И было бы лучше, чтобы я здесь умер. Надеюсь, что так оно и случится. И тогда будет легче всем, в особенности – моему отцу. Это он послал меня сюда. Чтобы я тут умер.
Последние слова заглушил всхлип, вырвавшийся у Мечислава из горла, и которого было невозможно избежать. Доктор растерянно кашлянул.
- Могу вас утешить только лишь тем, что подобных, как вы, людей много, - очень серьезно сказал он, словно бы до него сейчас дошло, что для этого молодого человека здесь и сейчас разыгрывается драма. – Ускользайте от того примитивного, яркого разделения, помните о том, что обязательное видение мира весьма условно, что оно построено на собственной неуверенности осуждающих. Кто-либо, подобный вам, будет пробуждать отвращение и ненависть, поскольку ясно будет напоминать о том, что видние черно-белого мира – видение обманчивое и разрушительное.
- Вы, герр Войнич, или как там мне следует к вам обращаться, - продолжил Семпервайс, - представляете собой мир посредине, который сложно вынести, поскольку он неясен. Подобное видение поддерживает в нас своеобразную шаткость и не позволяет реализоваться никакой догме. Вы строите для нас некую страну "между", о которой мы не желали бы и думать, имея достаточно своих черно-белых проблем. А вы нам показываете, что данный вопрос больший, чем нам казалось, и что он касается так же и нас самих. Вы – это бомба, - произнес он, четко артикулируя слова. – Самое худшее, что может быть, это раз и навсегда почувствовать себя оцененным и, если можно так выразиться, полноценным. Это приводит к тому, что мы становимся окончательными и останавливаемся в движении, которым является любая недооценка. Как только человек признает, что он совершенен и всем удовлетворен. Ему следует покончить с собой.
Какое-то время они сидели молча. Войнич уже успокоился, теперь глядел на свои башмаки. Они уже ни к чему не годились, в обоих несколько отклеилась подошва, а концы были совершенно протертыми. Знакомый вид его успокаивал. Где-то на самом дне его тела, где-то на самой периферии, отозвалась как будто бы легонькая вибрация, нечто небольшое и радостное, что-то возбуждающее. Он глянул на доктора и понял, почему тот замолчал – раскуривал сигару. Через мгновение его окутали клубы ароматного дыма, словно бы некую пифию.
Войнич закашлялся.
- Есть два столпа деяний всех обществ: притворство и конформизм, - произнес доктор Семпервайс и поднял палец на высоту носа, после чего начал двигать им влево и вправо. – При случае скажу вам, молодой человек, необычное существо, что у тебя легкое косоглазие, не в той степени, чтобы это могло беспокоить, но прошу о нем и не забывать. Так вот, притворство всегда относится к высокопарным идеям, которые и выстраивают общество. В них следует верить и показывать, что в них веришь, только по сути вещей никто не относится к подобным идеям до конца серьезно. Они предназначены для другихи для других обязательны. А конформизм является зубчатым колесиком перемещения в этом выдуманном мире, он заставляет игнорировать все, что не соответствует. И вот для этого существует забвение.
После чего прибавил:
- Думаю, что к Рождеству вы будете дома.
В пансионат Войнич возвращался в возбужденном состоянии. Он перескакивал побеленные бордюры и совершенно не обращал внимания на начавшийся мелкий дождик. Про себя он составлял открытку отцу, но за "Дорогой Отец" выйти никак не мог. Проходя мимо кафе, он решил больше не экономить, раз его пребывание здесь и так закончится, и зашел купить разноцветного марципана к пополуденному чаю. В кафе было несколько человек, в том числе и Большая Шляпа. Войнич поглядел женщине прямо в глаза, когда они расходились в двери. Женщина выходила, неся перед собой коробочку с пирожными. Она зазывно улыбнулась, только Войнич ее улыбку проигнорировал.
Своим длинным пальцем он указывал пирожные, поначалу четыре, потом решился на шесть. Лакомства были довольно дорогими. Мечислав всегда представлял, что когда уже будет солидным инженером, связанным с канализацией, купит себе целый поднос миндального печенья с безе, целую тарелку с горкой, где пирожные будут выложены пирамидой, по цветам, начиная от самых темных, фиолетовых, окрашенных, по-видимому, ягодным соком, через зелено-голубые и до радостных красных.
Только лишь уже отходя от стойки с пакетом пирожных, он увидел в углу кафе выпрямленного будто трость Фроммера, который наблюдал за ним с едва пробивающейся улыбкой, после чего жестом пригласил за свой столик. Ладно, отказаться было никак нельзя.
- Вам следует как можно скорее выехать отсюда, - произнес Фроммер по-польски и глянул на Мечислава каким-то странным, умоляющим образом.
Изумленный Войнич молчал, обдумывая собственную ситуацию – по неосторожности он сам влез в ловушку, и теперь уже на какое-то время в ней пленен. После чего отозвался:
- Зачем я должен это сделать, герр Фроммер? Что вы мне хотите сказать?
- Я хочу тебя спасти
Склонившись над пустой чашкой со следами кофе, он выглядел больным от беспокойства. Теперь же бреслауэр вынул пачку бумаг, тщательно вложенных в серую папку, на которой красивым почерком было написано:
Дело:
Гёрберсдорф 1889-1913.
Факты и гипотезы
Фроммер послюнил палец и открыл страницу с табличкой, в которой было указано где, кто и когда погиб.
- Я искал общий знаменатель, возможно, слишком теоретизировал. Если бы когда-нибудь я сам погиб, хотя, возможно, слишком стар для этого, то, в конце концов, узнал бы, в чем же здесь дело. Знаете, я иногда себе думаю, что мог бы пожертвовать собой, лишь бы, пускай даже в самую последнюю секунду, найти решение всей загадки.
- Мне казалось, что вы, скорее, обязаны были бы заняться тем, как погибла фрау Опитц. Все чаще я думаю, что в ее смерти имеется нечто таинственное, - сказал Войнич. Сейчас же он размышлял над тем, как найти предлог отправиться к себе в комнату, чтобы распаковать пирожные. – Это настоящее задание для детектива.
- Этого мы уже не узнаем, хотя полицейский осмотр показал и старые, и более свежие следы насилия. Похоже, ее били. Знаю, что это дело вас увлекает, неоднократно я видел, что вы посещаете комнату фрау Опитц.
Войнич покраснел и быстро сказал:
- Так я и подозревал, а еще, что ее самоубийство выгодно для всех.
Он подозвал официанта и попросил принести кофе и блюдце для пирожных. После чего развернул пакет.
- Так к чему вы ведете, герр Фроммер? Или
