Эмпузион - Ольга Токарчук
Неожиданно где-то над головой он услышал шум, словно бы что-то тяжелое упало на пол. Войнич задержал дыхание и выглянул в коридор – здесь царила тишина, в пансионате явно никого не было. Внизу горела керосиновая лампа, из тех, которые всегда оставляли, чтобы не жечь зря электричество, если бы кто-нибудь пожелал спуститься в салон. Шум повторился, но на сей раз сопровождался глухим стоном.
Войнич, до сих пор в одном башмаке, но с другой совершенно босой ступней, вышел в коридор и, внимательно прислушиваясь, продвигался, как можно тише, по лестнице наверх. Блеклый свет ноябрьской полной луны впадал через маленькие оконца, но здесь, в средине было уже совершенно темно. Когда под башмаком Войнича скрипнул пол, неожиданно сделалось совершенно тихо. До Войнича дошло, что не было слышно и обычного на чердаке воркования.
- Есть тут кто? – крикнул он ломающимся голосом.
- Войнич? Сюда, сюда, иди сюда! – услышал он из-за двери голос Опитца. В нем звучало какое-то горячечное нетерпение.
Мечислав открыл дверь и в лунном блеске, впадающем в комнатку, увидел привязанного к стулу хозяина, который вырывался из пут, но напрасно. Войнич прекрасно знал, какими крепкими те были.
- Отстегни меня, - нетерпеливым тоном потребовал Опитц, вновь обращаясь к Войничу на "ты". – Ну, давай, отстегни!
Мечислав был настолько изумлен, что долгое время никак не мог понять, чего, собственно хочет от него этот человек. Он стоял, будто заколдованный, и глядел на извивавшегося в ремнях мужчину.
- Ну, давай! Чего ждешь, баран? Чего пялишься? Давай, отстегивай!
Войнич не двигался. Он размышлял.
- Откуда ты тут взялся?! – крикнул Опитц. – Тебя уже не должно было быть! Как ты сюда прилез?
- Гер Опитц, прошу вас, успокойтесь, - сказал Войнич и присел на корточки перед привязанным мужчиной.
Он пытался ослабить застегнутые пряжки, но ремни были затянуты настолько туго, что застежки высвободить никак не удавалось. К тому же, Опитц бешено дергался на стуле. Он даже попытался встать, но налетел на Войнича и оба упали на пол.
- Кто вас привязал? Кто с вами так поступил? – спросил Мечислав, вылезая из-под тяжелого, плененного на стуле, угловатого тела.
Опитц поглядел на него диким взглядом. Белки глаз покраснели от усилий.
- Раймунд, - прохрипел он. – Это Раймунд меня привязал.
- Но зачем? – попытался узнать Войнич.
В то же самое время он начал манипулировать с ремнями, блокирующими руку плененного. Они были застегнуты дважды, причем, настолько сильно, что у бедного Опитца посинели ладони. Войнич все мучился с застежками, а потом начал выглядывать какой-нибудь инструмент, который мог бы помочь. Пришла идея спуститься в кухню за ножом и просто обрезать ремни.
- Зачем? Зачем, - повторял он.
Опитц со злостью промямлил:
- Как это зачем? Я сам ему приказал.
Войнич замер, потом что-то у него в голове щелкнуло, и до него дошло. Неожиданно побледневший, он отполз на коленях под стену; он слышал, как шумит у него в ушах.
- Вы привязываетесь тут, чтобы не выйти! Вы привязываетесь, чтобы вас не охватило это безумие!
- Отвяжи меня, придурок. Немедленно, - бормотал Опитц с безумием в глазах.
Войнич уже знал, что не выпустит Опитца, пока тот во всем не признается. Начал он с простого:
- Почему я?
Тот завыл от злости и попытался упасть на колени со стулом на спине, только ножки стула не позволяли ему выпрямиться, так что он так и скорчился перед Мечиславом, хрипя от бешенства.
- Почему ты?
Опитц в вынужденном поклоне тяжело дышал, возможно, собирая силы перед окончательной попыткой высвободиться, а может он посчитал, что Войнич заслужил правду. Говорил он нескладно, сквозь зубы, с трудом контролируя дрожь, какое-то нервное замыкание челюстей и громадное нетерпение тела, жаждущее присоединиться к демонстрации мужчин.
Вообще-то, это должен был быть тот паренек из Берлина. Должен был стать Тило. Только он слишком рано умер. Да, так иногда случалось, что те определенные, которых уводили в лес и привязывали к дереву, были самыми больными. Они и так умерли бы, нет никакого вреда, чтобы осудить на смерть смертельно больного, чтобы пощадить здоровых. Разве это не самое разумное решение? Прагматичное? Да, Войнич должен был признать его правоту – больных вместо здоровых, чужаков вместо своих, старых вместо молодых… Опитц хрипел, что всегда, сколько он себя помнит, было так, что погибал кто-то из деревни, какой-нибудь свой, так что, как только начал работать санаторий доктора Бремера, этим можно было воспользоваться. Выбирали кого-нибудь уже в сентябре-октябре, следили за ним. Состояние здоровья такого пациента всем было известно, а доктор Семпервайс и другие после рюмочки Schwärmerei забывали о сохранении врачебной тайны. "Приятный такой тип, но умирает". После того выбранного следовало каким-то образом затащить в лес и выставить на глаза тунчи.
Войнич нервно рассмеялся и наклонился так, чтобы глянуть прямо в налитые кровью глаза Опитца.
- И что это за тунчи?
Опитц поглядел на парня с неподдельной ненавистью.
- Немедленно отвяжи меня, - процедил он сквозь зубы. – Отвяжи меня, я обязан идти.
Войнич не понимал его.
- Зачем ты хочешь идти? Что там происходит? Почему ты обязан?
Опитц крайне нехорошо захрипел, словно бы задыхался.
- Ты обязан меня выпустить, Войнич, я должен туда идти.
- Я правильно понимаю, что в данный момент спасаю тебе жизнь?
Вилли Опитц начал говорить что-то без толку, словно бы до него не доходила парадоксальность собственной ситуации. Великое деяние, жертва, которая спасает деревню. Извечный порядок. Закон природы. Бог и дьявол. Когда впоследствии Войнич пытался из обрывков сложить в нечто целое его