Эмпузион - Ольга Токарчук
Рядом с Фроммером стоял стул хозяина дома, Опитца – пока что пустой. Все ожидали его, не зная, каким образом будет проявлен его траур. Дальше сидел Тило фон Ган, студент из Берлина,3очень худой и бледный. Его высокий, выпуклый лоб покрывали, как и у Фроммера, капельки пота. У него были стеклянистый от горячки глаза, которые, казалось, отражали все, что видят. Парень глядел в тарелку, на кусок мяса, словно бы то была не вещь, которую можно съесть, но нечто прямиком из космоса, что появилось здесь вот только что на основании какой-то магической штучки. Время от времени Тило бросал Войничу полный надежды взгляд, как бы намекая на какую-то близость поколений. Мечислав не слишком знал, как на него ответить. Он переносил взгляд рядом на солидного мужчину с шапкой непокорных седых волос, которого он сразу же назвал про себя Седым Львом – то был Лонгин Лукас из Кёнигсберга, который сам себя называл "джентльменом" – он выдувал губы, словно был дегустатором и как раз пробовал совершенно неочевидное вино неизвестного происхождения. На него было приятно поглядеть – выглядел он словно образчик здоровья, прекрасно сложенный, с полной, мужской грудью, даже не хотелось верить, будто бы он может болеть. При этом весьма сложно было определить его возраст. На нем был твидовый английский пиджак и пуловер ручной работы из шерсти графитового цвета – все это казалось уже ношенным и наверняка помнило лучшие времена.
Наконец Вилли Опитц встал в дверях. Не говоря ни слова, он поглядел на собравшихся, что усилило драматизм мгновения, после чего направил взгляд в самый центр стола, туда, где еще несколько часов назад покоилось тело фрау Опитц.
- Я обязан официально сообщить господам о смерти… смерти моей жены. Я понимаю, что способ… что обстоятельства…
Все поднялись, и шарканье стульев на миг заглушило слова хозяина. Герр Август первый подошел сложить свои соболезнования:
- Весьма сочувствуем. Потрясающе! – Он умолк ненадолго, словно желая проиллюстрировать невыразимость собственных эмоций, после чего быстро прибавил банальное: - Но, вы же знаете, жизнь должна идти дальше.
Все повторяли подобные предложения в различных конфигурациях, подходя по очереди и пожимая его руку.
- Я собирался поужинать в одиночестве, - сообщил Опитц, - но позвольте, господа, остаться с вами, для меня это будет чем-то вроде подкрепления и ободрения. Вы же не имеете ничего против того, что к вам присоединится вдовец? – Тут он слабо улыбнулся; то, похоже, была попытка пошутить. – К сожалению, это Раймунд сегодня должен был заняться ужином; надеюсь, что он съедобен.
Когда все уселись, на какое-то время сделалось тихо, которую прерывали только лишь покашливания, деликатный скрип стульев и отзвуки, сопровождающие передаче один другому тарелок с мясом и картофелем.
- Ну что же, скажу это, несмотря на столь печальное мгновение: мы никогда не узнаем, чего хотят женщины, - философски отозвался Лукас и взялся резать мясо.
Войнич посчитал эти слова излишне резким завершением произошедшего.
Мясо было исключительно жестким; Раймунд готовил ужин наскоро, то есть, лишь бы как, и этому трудно было удивляться. Впрочем, гости этим вечером согласились бы ограничиться даже хлебом с сыром или пойти поесть в санаторный ресторан. Только Вилли был весьма скрупулезным хозяином, и он отдал распоряжения относительно ужина.
Все ели молча, более или менее тронутые произошедшим. Никто не выходил за рамки "благодарю", "пожалуйста" и неопределенных покашливаний. Могло показаться, что только Войнич, который вернулся из курхауса преждевременно, осознавал, что они едят за тем самым столом, на котором еще в полдень лежало мертвое тело. Наверное, именно потому он не мог заставить себя взять в руки вилку. На его тарелке услужливый сосед, неунывающий герр Август, уже положил кусок мяса и даже полил его соусом. А у Мечислава перед глазами было нечто иное – тарелка стояла точно на том месте, где перед тем находилась нога супруги хозяина. Свернутые ткани, чулок, кожа, мышцы…
Герр Август по природе своей был склонен быстро забыть о всем неприятном, к тому же, вид мяса быстро исправил ему настроение. Борясь с ним, он заговорил первым:
- Я считаю, дорогой приятель, - тут он обратился к Опитцу, - что вам не следует хоть каким-то образом чувствовать себя виноватым за то, что вы не удержали эту особу перед… что не предотвратили… Говорят, что только лишь тогда, когда мы остаемся в рациональной сфере, можем действовать рационально. Там же, где чужие мотивации ускользают от разума, нам не остается ничего другого, как только лишь сохранять спокойствие.
- Благодарю вас, профессор. Вы это замечательно сформулировали, - сказал Вилли Опитц, давя картофель вилкой.
- Я могу всех вас утешить. Научные исследования показали, что женский мозг функционирует совершенно иначе и даже обладает иным строением, - отозвался Вальтер Фроммер. – Прежде всего, это проблема размера, и, вместе с тем, выделения иных сфер. Там, где у мужчины размещается воля, у женщины мы имеем телесное желание. Там, где мужчина имеет понимание чисел и вообще структур, у женщины находится материнство…
- Это правда, мозг женщины является, и это никак нельзя отрицать, ибо так показывают объективные исследования, попросту меньшим, - авторитетно перебил его Седой Лев с набитым едой ртом.
- В свою очередь, когда иногда разговариваешь с женщинами, - тянул свое застегнутый под самую шею Вальтер Фроммер, - можно обрести впечатление, будто бы те осмысленно отвечают и размышляют как мы. А ведь это иллюзия. Они имитируют, – слово "имитируют" он особо акцентировал, - наш способ общения, и некоторые, здесь следует признать, в этом особенно хороши.
- То есть, они имитируют… - -
