Эмпузион - Ольга Токарчук
Ему ужасно хотелось включиться в ужасно любопытную дискуссию об упадке Запада, в которой главенствовали Лукас и Август; Фроммер же резюмировал их высказывания несколькими словами, всегда очень точными. Только Мечислава охватила слабость робости, к тому же он почувствовал, что у него опять горячка. Поэтому он лишь сидел и вздыхал, перенося взгляд с одного на другого спорящего.
И вот теперь мы оставим их, как они сидят и рассуждают за столом, покрытом скатертью с вещающим зло узором6, оставим их, чтобы покинуть дом через дымовую трубу или через щели между сланцевыми плитками на крыше и поглядеть с места издалека и повыше. С неба полило, дождь небольшими каплями стекает по крыше, из них образуются прозрачные, блестящие кружева; а вот эти же капли достигают земли, раздражают ее, вызывая чесотку, вырезая маленькие углубления, затем, колеблясь, собираются в маленькие ручейки и разыскивают дорогу между камнями, под травяной кочкой, рядом с корнем, а потом и по тропинке, которую терпеливо вытоптали звери.
Но мы вернемся.
3. ФАЗАНЬЯ ДИСТАНЦИЯ
От стола он отошел с облегчением, не имея возможности устоять перед неприятным чувством, что они здесь под замком, что в Гёрберсдорфе они очутились, будто оторванный от крупной армии отряд, сейчас они в осаде. И хотя не было видно ни ружейных стволов, ни признаков присутствия коварных разведчиков, все равно Войнич чувствовал, что, сам того не желая, очутился на какой-то войне. Между кем и кем, этого он совершенно не знал, ведь все здесь, казалось, были заняты тем же самым – борьбой с туберкулезом, сбиванием высокой температуры, укреплением тела, взаимным подбадриванием, приведением себя в порядок после анархического правления болезни.
Прежде, чем Войнич добрался до своей комнаты, он на миг остановился, заинтересованный отзвуками, доносящимися, похоже, с чердака. Он уже слышал их и перед тем, ночью, но, наполовину во сне, проигнорировал их, поскольку был слишком уставшим. И вот теперь вновь откуда-то доносились тихие царапания и вроде бы воркование. Он решил при случае расспросить Опитца, что бы это могло быть. Он, собственно, уже пошел в комнату, как вдруг дверь, мимо которой он проходил, неожиданно распахнулась, чьи-то руки схватили его за рукав, а потом затащили вовнутрь. Все это настолько застало Мечислава врасплох, что он и не сопротивлялся.
Перед ним стоял Тило, мелкий, тяжело дышащий, в приличной, дорогой пижаме, как будто бы только собирался в постель. В его угловой комнате царила темнота, небольшие окна были затянуты занавесками, и вдобавок закрыты серым загрунтованным холстом. Только лишь третье окошко было приоткрыто таким образом, что свет уличного фонаря полностью падал на отвернутые от двери подрамники. Здесь пахло красками, скипидаром и чем-то еще: вроде как духами, чем-то деликатным и летучим, быть может, мылом с запахом неопределенных цветов.
- А что коллега скажет на лакричные леденцы? – шепотом спросил фон Ган.
Его светло-голубые глаза с кругами под ними были стеклянистыми и отражали свет от окна, разделенного оконным переплетом на четыре части, из-за чего – как показалось Войничу – в глазах парня были кресты.
- Лакричные леденцы? – удивился Войнич.
Сам он ожидал, скорее уж, водки.
- Или нет. Зачем Вилли знать, что ты находишься у меня. Тихо, ша, - поднес он палец к губам.
Войнич видел, что у Тило горячка, его пальцы, вцепившиеся в рукав гостя, слегка дрожали. Он попытался освободиться.
- Сядь, пожалуйста, - спокойно произнес Тило, словно бы догадался о том, что перепугал Мечислава, и отпустил его рукав.
Они уселись, Войнич на единственном стуле, а Тило на кровати.
- Даже и не знаю, как представить это дело, чтобы не показаться кем-то, у кого проблемы с нервами. Скажу только лишь, коллега, что ты попал в паршивое место. Здесь постоянно кто-то умирает.
- Ну что же, мы ведь в санатории… Болезни легких и сердца лечатся тяжело…
- Я имел в виду не это. Она ведь не повесилась, знаешь?
- Да что ты говоришь?
Войнич почувствовал неприятное замешательство, поскольку этот молодой человек уже успел ему понравиться.
- Здесь убивают людей.
Кресты из глаз Тило сейчас пропали, но, скорее всего, по причине горячки, те были стеклянистыми и нечеткими.
- И кто бы должен был это сделать? – осторожно спросил Мечислав.
- Но я ведь не об этом говорю. Не о той несчастной женщине. Я вообще.
Фон Ган сделал неопределенное движение рукой, словно бы то, к чему относилось "вообще", находилось повсюду.
- Это даже сложно объяснить, здесь все друг с другом связано. Здесь умирают люди. С тех пор, как я сюда приехал, здесь творятся странные вещи. – Тило говорил с трудом, словно бы ему сознательно приходилось контролировать собственное дыхание. – Это проклятое место. И имеется некое странное согласие с этими смертями. Это повторяется.
- Здесь, в Гёрберсдорфе? – спросил с недоверием Войнич. Ему было жалко Тило, он рассчитывал на некоторую не слишком интенсивную, но близкую связь, что-то вроде дружбы. – Женщины вешаются?
- Ах, я же не говорю про супругу Опитца. Здесь каждый год гибнет мужчина, иногда двое. Разорванный на куски в лесу.
Тило покачивал головой, явно довольный эффектом, который вызвали его слова.
Войнич почувствовал себя не в своей тарелке. Узор на обоях внезапно показался ему говорящим, наполненный лицами и глазами, уставленными на них двоих. Он тряхнул головой.
- Но ведь об этом писали бы газеты, все об этом бы говорили. Мы же не в пустыне живем.
- Это скрывают. Я знаю, о чем ты думаешь. Тебе кажется, будто бы я сумасшедший, правда? Больной псих. Спроси у Опитца. Спроси у них. И увидишь, как вытянутся у них мины.
Войнич начал отрицать это и тут же почувствовал замешательство собственной ложью. Да, он считал Тило психом или, по крайней мере, бредящим по причине горячки.
- Так вот, все, что хочешь, но я не псих, - повторил бледный Тило и откинулся назад, словно бы желая лечь.
Повисло напряженное молчание. Откуда-то хозяин достал коробочку
