Фотограф - Гектор Шульц
– У меня всегда были лучшие учителя, лучшая одежда, лучшая техника, лучшие телохранители, – Теана выпустила дым к потолку и грустно улыбнулась. – Знать бы тогда, для чего все это… В пять я начала учиться играть на пианино и скрипке. В шесть добавились танцы и рисование. И во всем я должна была демонстрировать успехи, а иначе… иначе отец очень сильно злился. Помню, когда я впервые принесла ему первый нарисованный мной портрет – его портрет, он внимательно изучил его, а затем разорвал на мелкие кусочки и швырнул мне в лицо. Анатомически неправильно, как он тогда мне сказал. Мама молча стояла в стороне, пока я давилась слезами и слушала отца. После того, как я сыграла ему одну из баллад Брамса, он отлупил меня по рукам своим ремнем и сказал, что я сбилась на трех моментах и опорочила память великого композитора. И каждый раз. Каждый, понимаешь? Каждый раз я все должна была делать идеально. А иначе боль, слезы и унижения. Отец считал, что если дает мне все самое лучшее, то я тоже должна быть во всем лучшей. В тринадцать я впервые играла перед его друзьями на скрипке. Я сыграла идеально. Впервые в жизни. Я стояла, сжимая скрипку за «горло», и слушала аплодисменты его друзей. И смотрела на отца, в глазах которого сияла гордость. Но горд он был не мной, а безупречным исполнением. Доброе слово? Нет, месье. Никаких добрых слов. Лишь механическое поглаживание по голове и мимолетный скучающий взгляд. О, тогда я не знала. Не знала, для чего он меня готовит, – Теана замолчала, проглотила слезы и, взяв у меня сигареты, продолжила: – В семнадцать он познакомил меня со своим другом, месье Анжа – мерзким стариком, который был баснословно богат, занимал пост президента нескольких банков и пах, как мешок картошки из нашего погреба. А еще через три дня отец сказал, что я выхожу замуж за него. И я сбежала, представляешь? Сбежала из дома. Наивная дура… Меня нашли быстро. Всего через два часа после побега. Доставили к отцу, и он меня выпорол в своей спальне.
– Эти шрамы на спине… – сглотнув липкую слюну, я замялся и посмотрел на Теану. Та кивнула и, закусив губу, мотнула головой.
– Да. Это был единственный раз, когда он меня так… избил. Мне этого хватило, и я сломалась. В восемнадцать я вышла замуж за месье Анжа, и тем же вечером он извивался на мне, как похотливый скользкий уж. Ему нужен был наследник с хорошей кровью, а моему отцу нужна была власть. Много власти. Как ты понял, это было сделкой между моим отцом и им. А я была ебаной разменной монетой. Но и монеты могут ломаться, хоть и сделаны из металла. И я снова сломалась.
– Ти…
– Никогда не называй меня так! – рявкнула она, заставив меня вздрогнуть. Зеленые глаза загорелись каким-то невероятным пламенем, и я почувствовал, что Теана сейчас запросто может меня убить. Если захочет. – Никогда!
– Извини, – я отстранился, но она, всхлипнув, притянула меня к себе и спрятала свое лицо у меня на груди.
– Это все они… Они сломали меня. Ты говорил, что та женщина с портрета делала людям плохо, так и я делала. Я убила месье Анжа на второй день нашей совместной жизни, – Теана нервно рассмеялась. – Маленькая Ти… Так меня называл отец. Так меня называл месье Анжа, когда снова попытался залезть на меня. Я ударила его в грудь ногой, и он упал на пол. Упал и не поднялся. Он хрипел, царапал ногтями пол в спальне, а я стояла и смотрела, как он задыхается. Благодаря отцу дело замяли. Официально месье Анжа умер от сердечного приступа. А еще через неделю я узнала, что беременна. Но отец… он велел избавиться от ребенка, и я послушалась. Боже… Чем я это заслужила? И если ты думаешь, что на этом все благополучно разрешилось, то нет. Для отца я так и осталась разменной монетой. Только теперь я была нечиста, как он постоянно повторял. И поэтому меня…
– Пихали под разных мужиков, – мрачно закончил я за нее. – Старый уебок.
– Ласковый ты, – улыбнулась Теана. – Дай мне еще сигарету, пожалуйста. Твою. Крепкую и горькую. Я, конечно, проблююсь потом, но насрать. Так я, кстати, и сказала отцу. Я выполняла его волю, но добилась, чтобы он ввел меня в бизнес. И сейчас, фактически, я заправляю всеми делами, а он и не знает. Жизнь – странная сука, месье фотограф. Кто знал, что так все повернется. Сейчас я отомстила всем тем, кто брал меня из отцовских рук, как монету. О, я то еще говно, месье фотограф. Но я ничуть не сожалею о том, что сделала. Сожалею лишь о том, что не сделала этого раньше. Каждого… каждого из них я наказала. Заставила страдать, долго и мучительно. Жаль, что мне понадобилось столько времени, чтобы все осознать.
– А твой отец? – спросил я, гадая, что же мстительная дочь готовит для него.
– А что он? Его убивать я не собираюсь. Он сам себя убьет, как и все они… – рассмеялась она и утерла слезы. – Смотри, уже утро.
Я взглянул в окно и увидел, что улицы окрасились в светло-серые оттенки. Скоро взойдет солнце, и пустынные улицы заполнят люди. Скоро и галерея откроется. Я провел здесь всю ночь, слушая исповедь Теаны.
– Утро. И на улице идет дождь.
– Плевать. Я на машине, – она встала с подушки. Оделась и вновь надела свою маску. – Благодарю, что выслушали, месье фотограф. Для одинокой и расстроенной девушки это важно. И благодарю за то, что не воспользовались моей слабостью.
– Иди в жопу, – рассмеялся я, закуривая две сигареты в пачке и протягивая одну из них Теане. Та улыбнулась и кивнула.
– Одну фотографию ты можешь взять для себя. А остальные… они для меня, понимаешь.
– Только для тебя.
– Ты сделаешь меня красивой?
Я видел, как она играет желваками, сдерживаясь, чтобы не расплакаться, и кивнул.
– Правда, сделаешь?
– Конечно, милая. Я сделаю тебя самой красивой, но ты и так красива. Я видел настоящую тебя.
– Только ты и видел, месье фотограф, – она подошла ко мне, обдала холодком и поцеловала в губы, не закрывая глаз. Я обнял её и отпустил, понимая, что это правильно. Уходя, она еще раз обернулась и повторила: – Только ты и видел…
Я покинул галерею спустя час после того, как Теана уехала. Выходя, я показал средний палец ухмыляющемуся менеджеру и, закурив, медленно направился
