Фотограф - Гектор Шульц
– Сомневаюсь, месье фотограф, – улыбнулась она, зло ощерив зубки.
– Ты забыла, что я фотографирую, как хочу. Поэтому рано или поздно ты скинешь маску.
Теана задумалась, а потом направилась в центр зала, где на одной из колонн висел портрет Седьмого. Его многие хотели купить этим вечером, но я отказал каждому. О, какое счастье было видеть их перекошенные от ненависти рожи, осознающие, что их гребаные деньги не способны принести желаемое. Портрет Седьмого был для меня очень дорог. Хотя бы как один из тех, в ком говнины было минимум.
Теана уселась по-турецки прямо на пол напротив портрета Седьмого. Она не думала, что я буду снимать, но я быстро достал фотоаппарат, включил его и, выставив настройки, сделал пару снимков. На удивление, они получились. Обнаженная Теана, склонив голову, смотрела на портрет бродяги, а свет, бьющий с потолка, казался чем-то мистическим и волшебным.
Она, услышав щелчок затвора, повернулась в мою сторону и улыбнулась. Я кивнул и подошел ближе. Седьмой, смотрящий с портрета, сейчас казался еще светлее, чем раньше. На миг я попытался вспомнить его имя, но вскоре сдался. Без блокнота это сделать не удалось. В голове был только номер.
– Вы чем-то похожи, – буркнул я, присаживаясь рядом с Теаной. Она посмотрела на портрет и нехотя кивнула.
– Возможно ты прав, – ответила она, положив голову мне на плечо. Странно, но я не испытал привычного омерзения от чужого прикосновения. – Но я не святая, месье фотограф.
– Знаю. Богатые не могут быть святыми. Только тотальные нищеёбы хоть как-то могут дотянуться до этого звания, – камера в руках кольнула льдом, и почти сразу же после этого Теана вздохнула. Грустно и тоскливо.
– Я всегда вынуждена носить маски. В высшем обществе без масок никак. А так хочется хоть раз снять маску и побыть самой собой.
– Ему, – я кивнул в сторону портрета Седьмого, – это удалось. В его жизни было много говнины, но в какой-то момент он снял маску. И я успел нажать на кнопку спуска.
– У меня есть тысячи фотографий с тысяч разных фотосессий, но все они одинаковые. На них всех есть я. Но это не я. Понимаешь?
– Ага.
– Я долгое время ищу фотографа, который сможет заснять меня другой. Без ебаной маски.
– Мне нравится, когда ты ругаешься, – улыбнулся я. – Так ты куда живее.
– Спасибо, – она улыбнулась в ответ и поднялась на ноги. – Что мне надо делать? Куда встать?
– Просто будь собой, – я кивнул, когда она удивленно посмотрела на меня, словно ожидая услышать смех и подтверждение шутки. – Ты не ослышалась. Ходи, гуляй, смотри на мои работы, смейся, говори… Просто будь собой. Секрет в этом.
Теана рассмеялась и начала… танцевать. На некоторое время я просто впал в ступор. Красивая девушка, танцующая обнаженной среди портретов, сделанных мной. Как тут не удивиться? Но Теана словно отпустила всю скованность и стеснение прочь. Она танцевала, смеялась, подбегала к одному портрету, потом к другому. И танцевала, и танцевала.
Танцевала она прекрасно. Профессионально. С душой и чувством. Теперь-то мне стало понятно, что крепкие ноги, развитая мускулатура и гибкость – не заслуга модных спортзалов. Теана действительно любила танцевать, и сейчас она танцевала для меня, а я улыбался, ходя за ней следом, и жал на кнопку спуска затвора.
Теана прекратила танцевать, когда остановилась возле портрета Пятой. Я соврал, что никто и никогда его не увидит, но на чувства той больной суки мне было плевать, да и Вив была довольно настойчива, когда увидела этот портрет. Правда, мне пришлось немного его подправить для выставки.
Я кадрировал фотографию Пятой так, чтобы была видна лишь половина лица, скрытая в тени. Но и этого было достаточно, чтобы фото приковало внимание многих в галерее. И я снова отказался продать портрет. Все-таки обещание, пусть и не полностью, нужно держать. И сейчас, глядя на Теану, смотрящую на портрет Пятой, я мысленно дал себе пять, что не продал этот портрет. Потому что на душу Пятой смотрела еще одна душа. Душа Теаны. Без масок, без фальши и вранья. Щелчок, и еще одна фотография сохранена в недрах чертовой демонической машинки.
– Понравилось? – тихо спросил я, подходя к Теане. Она повернулась в мою сторону, и я с удивлением увидел, что у нее в глазах застыли слезы. – В чем дело?
– Увидела себя, – хмыкнула она и пожала плечами. Затем, прижавшись ко мне, положила голову на плечо. – Чем-то мы с ней похожи.
– Глупости. Эта больная дрянь делала многим людям плохо, – хриплым от волнения голосом ответил я.
– Я тоже многим делала плохо, месье. Мы с ней похожи. Но почему у других людей с твоих портретов лица как-то… чище?
– Я немного подчеркивал их красоту, а здесь…
– Не захотел, – печально улыбнулась она.
– Не захотел.
– А мои фото… мои ты тоже не будешь… – она замялась, нервно засмеялась и расплакалась. Я улыбнулся и прижал её к себе.
– Твои будут прекрасными.
– Но почему? – она на миг отстранилась и посмотрела мне в глаза своими зелеными озерами.
– Я видел твою душу, и она не такая, как эта.
Мы сидели с Теаной на мягкой гигантской подушке, которую, видимо, забыли убрать после прошлой выставки. Но сейчас, утопая в синтетической нежности и прижимаясь друг к другу, я понял, что Теана борется с собой. Иногда она открывала рот, чтобы начать, потом мотала головой, закусывала губу, улыбалась и смотрела на меня. Но я знал, стоит правде начать литься из рта, как остановить этот поток будет невозможно.
– Отец меня всегда баловал, – тихо произнесла она и, рассмеявшись, показала мне свою руку. – Смотри! Мурашки! Я и забыла, каково это, когда по коже бегают мурашки.
– Тем приятнее вновь столкнуться с этим, – кивнул я, закуривая сигарету, но Теана ловко выхватила её у меня и показала язык. Сейчас она не была похожа на ту пафосную и заносчивую богачку, которая беседовала со мной несколько часов назад. Передо мной сидела обычная озорная девчушка, которая любила смеяться и болтать ногами в процессе разговора.
– Прости. Мне нужно что-то покрепче моих зубочисток, – вздохнула она. – Отец долго привыкал к тому, что его нежно обожаемая дочурка вдруг закурила. Для него я всегда должна была оставаться идеалом. Понимаешь?
Я снова кивнул в ответ и закурил другую сигарету.
– Как только я научилась ходить, он сразу взялся за мое воспитание, буквально вырвав из маминых рук. Я её почти не помню…
