Страх и ненависть в Лас-Вегасе - Хантер С. Томпсон
— Херня! — взревел он. — Скажи им, я хотел вскрыться!
Я задумался. «Ладно, — сказал я наконец. — Ты прав. Пожалуй, это единственный выход». Я занес над ванной радио/магнитофон — он был до сих пор включен в сеть. «Погоди, я проверю, всё ли в порядке, — сказал я. — Ты хочешь, чтобы я бросил эту штуку в ванну на кульминации „Белого кролика“, так?»
Он улегся обратно в воду с благодарной улыбкой. «Да, блядь, наконец-то. Я уж думал, придется вылезать и ловить горничную, чтобы поручить это ей».
«Спокойно, — сказал я. — Готов?» Я нажал пуск и «Белый кролик» заиграл снова. Почти сразу он завыл и застонал… очередной скоростной забег на вершину, с намерением в этот раз всё-таки взлететь. Он крепко зажмурился, из маслянистой зеленой воды торчали только коленки и голова.
Пока песня двигалась к кульминации, другой рукой я перебирал жирные спелые грейпфруты, сложенные в кучу рядом с умывальником. Самый больший весил почти килограмм. Я ухватил его покрепче, и когда наступила кульминации песни — метнул его в ванну как пушечное ядро.
Адвокат истошно завопил и забился в ванной, как акула над жертвой, расплескивая воду и пытаясь до чего-то дотянуться.
Я выдернул шнур из радио/магнитофона и мигом выскочил прочь из ванной… Аппарат продолжал играть, но теперь он питался от своих безопасных батареек. Пока я пересек комнату и подошел к своему чемоданчику, музыка стихла. Я достал газовый баллончик… Тут вывалился из ванной мой адвокат, чуть не сорвав дверь с петель. Он смотрел невидящими глазами, но размахивал перед собой ножом как человек, всерьез вознамерившийся что-то порезать.
«Газ! — крикнул я. — Хочешь отведать? — Я помахал баллончиком перед его слезящимися глазами.
Он остановился. «Сссука! — прошипел он. — С тебя ведь станется, так?»
Я рассмеялся, по-прежнему размахивая баллончиком. «Да ладно, тебе понравится. Что может быть лучше прихода от «Мейса» — сорок пять минут на коленях с удушьем и сухой рвотой. Успокоишься в миг».
Он смотрел в мою сторону, пытаясь сосредоточить взгляд. «Подлый бледножопый сукин сын, — пробормотал он. — С тебя ведь станется?»
— А что? Минуту назад ты упрашивал меня убить тебя! А теперь ты хочешь убить меня! Да мне, черт подери, пора уже полицию вызывать!
Он поник. «Копов?»
Я кивнул. «Да, выбора нет. Как я лягу спать, когда ты бродишь рядом в таком состоянии — пережрал кислоты и хочешь покромсать меня на куски этим сраным ножом».
Он закатил глаза, попытался улыбнуться.
«Ну почему сразу покромсать? Я просто хотел вырезать тебе на лбу буковку Z — ничего серьезного», — он пожал плечами и потянулся за сигаретной пачкой на телевизоре.
Я снова погрозил ему баллончиком. «Дуй назад в ванну. Закинься красными, попробуй успокоиться. Пыхни травы, вмажься медленным — делай, сука, что хочешь, только дай мне поспать».
Он пожал плечами и рассеяно улыбнулся, будто безоговорочно соглашаясь со всем, что я сказал. «Да, черт возьми, — сказал он с предельно серьезным видом. — Тебе и правда надо поспать. Завтра у тебя много работы».
Он с грустью покачал головой и побрел в ванную. «Вот жопа!» Он помахал мне на прощание.
— Отдыхай. Не хватало еще, чтобы ты из-за меня не спал.
Я кивнул, взглядом проводил его до ванной — он всё еще держал нож в руке, но уже забыл о нём. Кислота в нем сбавила обороты; следующей фазой, скорее всего, будет нечеловечески сильный интроспективный кошмар. Часа четыре кататонического отчаяния, но никакой физической опасности. Только за ним закрылась дверь, я тихонько подставил под дверную ручку тяжелый угловатый стул и положил газовый баллончик возле будильника.
В комнате стало очень тихо. Я подошёл к телевизору и переключил его на неработающий канал — помехи на полную громкость, отличный фон для сна, мощное неумолкающее шипение глушит все посторонние звуки.
8. «Гении всего мира стоят, держась за руки, и каждое потрясение от узнавания гонит весь хоровод по кругу»
Арт Линклеттер
Я живу в тихом местечке, где ночью каждый звук что-то предвещает: резко просыпаешься с мыслью, что там такое?
Обычно ничего, но иногда… трудно привыкнуть к городу с его ночными звуками. Все они успокаивающе обыденные… машины, клаксоны, шаги… не расслабишься; приходится глушить всё помехами из косоглазого телевизора. Зажать переключатель между каналами… и баиньки…
Не замечать этот кошмар в ванной. Еще один озверевший дезертир Поколения любви, обреченный клоун, который не выдержал и сломался. Мой адвокат так и не смог принять убеждение, часто исповедуемое завязавшими наркоманами — особенно тем, кто отбывает условный срок — будто без наркотиков прет гораздо круче, чем от них.
Как, впрочем, и я. Но однажды я жил по соседству с Доктором, бывшим кислотным гуру, который впоследствии заявил, что ему удалось совершить большой скачок от химического неистовства к сверхъестественному сознанию. В один прекрасный день, еще на заре Великой сан-францисской кислотной волны, я заглянул в гости к Доброму доктору с намерением спросить его, (поскольку он уже тогда был известным авторитетом в психотропных веществах) что он мог бы посоветовать своему соседу, который испытывает здоровое любопытство насчёт ЛСД.
Я оставил машину на дороге и зашагал по гравию подъездной дорожки, остановившись по пути радостно помахать рукой его жене, ушедшей в садовые работы с головой, покрытой огромной широкополой шляпой… какая идиллия, подумал я: муж сидит дома и варит свой фантастический психоделический отвар, а жена — работает в саду, пропалывает морковь, или чем она там занимается… и напевает какую-то мелодию — тогда я так и не смог ее узнать.
Мелодия. Как же… Лишь лет десять спустя я понял, что это были за звуки: подобно Гинсбергу, распевавшему «ом» на суде, пытался заглушить мантрой мое присутствие. В саду работала не его жена, а сам добрый доктор, а эти напевы — отчаянная попытка изгнать меня из своего расширенного сознания.
Я несколько раз пытался объясниться: что зашел по-соседски за советом насчет приёма ЛСД у себя дома. В конце концов у меня было оружие. И мне нравится стрелять — особенно ночью, когда из ствола вырывается красивое синее пламя, и шум… и пули, да, пули тоже. Нельзя закрывать на это глаза. Шарики свинца/сплава летят по долине со скоростью до 1125 км/с…
Но я всегда стрелял в ближайший холм, а если холма не было — в темноту. Я ни в кого не метил, мне просто нравились взрывы. И я никогда не убивал больше,
