Виллем Элсхот - Избранное
Итак, значит, вот наши четыре миллиона, а рядышком стоит государственная казна и терпеливо выжидает, не спуская, однако, глаз с лакомого кусочка: как бы вырвать из-под носа цербера этот кусочек, не сунув при этом в петлю свою голову?
Мысль о покупке и перестройке «Гваделупы» была поистине внушена ему божественным провидением. Ибо де Кастеллан взвалил на себя титанический труд вовсе не для того, чтобы отсрочить выплату налогов в казну, нет, просто он был рабом своего дела, он сделал это из чистой и бескорыстной любви к судостроению.
По-видимому, на верфи после выполнения заказов, принесших ему четыре миллиона, было временное затишье. И чтобы не сворачивать работ, он на свой страх и риск стал не торопясь обновлять танкер, на который рано или поздно будет искать покупателя. Именно перспектива перепродажи озарила меня и навела на верный след.
Боорман замолчал и посмотрел на меня.
— Вы судовой маклер, поседевший на этом славном поприще, — продолжал он, взглянув на мои милые модели. — Долгие годы вы манипулировали кораблями, получая за это комиссионные. А что, если я предложу вам четыре миллиона? А, господин Пеетерс?
Однако я был вынужден признаться, что так же, как тот охваченный горем господин из бара «Америкен», не вижу никакого выхода. По-моему, как ни верти, вся история должна кончиться выплатой процентов в казну.
— Это все, что вы можете сказать? — спросил Боорман. — Скудно, скудно. А я-то ожидал, что вы сейчас попадете прямо в точку. Жаль, ибо, если бы вы сами дошли до этой мысли, она показалась бы вам более заслуживающей доверия. Одним словом, господин Пеетерс, я нашел выход.
Он так подчеркнуто произнес мою простонародную фамилию, что она прозвучала как пощечина; я даже побледнел. В эту минуту я мог очень живо представить себе, почему Стивенсон с улицы Буасси д’Англез позвал слугу и попросил его присутствовать при второй половине монолога Боормана.
— У вас есть во Франции недвижимое имущество, например дома, земля и тому подобное? Думаю, нет. Конечно, это не исключено, однако дома в Париже слишком дороги, чтобы их можно было купить на комиссионные. Вы меня, конечно, извините…
Мои прекрасные модели судов и огромный письменный стол с мраморной чернильницей не ввели его в заблуждение; я, задыхаясь от ярости, признался, что собственности подобного рода у меня нет, ибо понимал, что его все равно не проведешь.
— Итак, у вас есть только счет в банке и жиро и, может быть, еще немного ценных бумаг?
Я утвердительно кивнул в надежде, что он не станет раздевать меня дальше.
— Разрешите еще один вопрос, господин Пеетерс: имуществом вы владеете совместно с женой или раздельно? Все останется между нами. Я сообщил вам фамилию владельца и название корабля, так что уж и вам тоже нечего в прятки играть. Давайте выкладывайте.
Я нерешительно выдавил из себя, что все мое имущество записано на жену; при этом у меня было такое чувство, будто я снимаю с себя белье.
— Отлично, — обрадовался Боорман. — Так и должно быть. Я ни за что бы не допустил, чтобы из-за махинаций де Кастеллана у вас были неприятности с налоговым управлением. Вы живете в Париже, а он в Марселе, вы не общаетесь, у вас разные занятия и разное положение. Казна ничего не заподозрит. Да и война скоро. Но несмотря на это, я предпочитаю человека, который в крайнем случае может сунуть все свое состояние в карман, так как личный обыск при подобных делах не применяется.
Вы, конечно, задумывались над условиями, поставленными мною в объявлении, господин Пеетерс? Да, я искал иностранца, потому что ему проще смыться, чем французскому подданному, — ведь иностранец может в любой момент уехать в деревню, на родину, поудить рыбку, а там казна его не достанет — руки коротки. Представляете? Сидит себе человек спокойненько в камышах с удочкой, а в десяти метрах от него кровожадное чудовище бессильно исходит слюной. Кроме того, я искал одинокого дельца потому, что в его собственных интересах держать язык за зубами. Представьте себе акционерное общество, в котором президент на общем собрании пайщиков заявляет: «Господа, наш бюджетный год закончен с доходом семьсот тысяч франков, но мы заработаем сверх того еще полтора миллиона на „Гваделупе“, если будем молчать». Слушатели, конечно, устроят ему овацию, но будут ли они молчать? Нет, коллективный секрет немыслим. Ведь на долю каждого придется не больше, чем получил бы каждый француз от продажи Венеры Милосской. И в тот же день они раззвонили бы всю эту историю, сначала в кругу друзей, потом в постели — своей дражайшей супруге. А за полную сумму язык проглотит даже самый отъявленный болтун.
И наконец, я искал специалиста, ибо показалось бы странным, если бы «Гваделупу» приобрел человек, никогда не имевший отношения к кораблям, например агент по скупке и продаже векселей или аптекарь. Или, скажем, букмекер, пастор, генерал. Нет, это не годится, господин Пеетерс. Ведь успех зависит не только от того, что де Кастеллан, получив ваше согласие, сделает запись в своей приходо-расходной книге, в силу которой «Гваделупа», которая до сих пор стояла в графе «дебет», чем принесла нам массу хлопот, перекочует в статью «кредит», чтобы таким образом благополучно провалиться в тартарары, а для казны на сцену выступит новый дебитор, Джек Пеетерс, — разрешите представить, господа? Имя, внесенное в книге де Кастеллана в графу «разные дебиторы», должно принадлежать человеку, которому с полной вероятностью можно приписать четыре миллиона, то есть человеку вполне платежеспособному, с безупречной, незапятнанной репутацией в судовладельческом мире, тому, кто не вызовет подозрений, если появится на рынке с «Гваделупой».
В следующее посещение бара «Америкен» я осторожно посвятил де Кастеллана в свой план, и он ожил, как погибающее от засухи растение, получившее наконец влагу. Тяжелые испытания, слава богу, не притупили его разума. Мой замысел дошел до него мгновенно, он даже шампанским захлебнулся. Он поручил мне подыскать кандидатуру и выразил готовность тут же провернуть это дело, если найдется человек, вызывающий абсолютное доверие. Мне кажется, вы как раз то, что нам нужно, господин Пеетерс, судя по тому, что я узнал о вас в бельгийском консульстве, Бельгийской торговой палате в Париже и в Профессиональной ассоциации судовых маклеров, не говоря уже о вашей внушительной внешности и отличной конторе. Итак, вперед, ибо ваша национальность, имущество, записанное на жену, и я сам, как три ангела-хранителя, поддерживают вас. Впрочем, у вас роль легкая, на трапеции под потолком будет вертеться де Кастеллан.
— Допустим, — продолжал он, помолчав, — что де Кастеллан после тщательного исследования остановится на вас; сможете ли вы тогда принять «Гваделупу», господин Пеетерс? Опека над бедной сироткой не будет стоить вам ни гроша.
Я чувствовал сильное желание указать этому наглому парню с его подчеркнутым «господин Пеетерс» на дверь, но, с другой стороны, мне хотелось дослушать историю до конца, и поэтому я ответил, что в принципе у меня серьезных возражений нет, хотя я и не понимаю цели такой сделки.
— Поздравляю, — заявил Боорман. — Танкер — ваша собственность. Никто и не ожидал от вас, что вы сумеете понять нашу истинную цель. Не стану выкладывать вам все сразу, а то вам может стать дурно от радости. Позаботьтесь, чтобы на танкере, который пока еще не спущен на воду, тут же был поднят бельгийский флаг, и зарегистрируйтесь как владелец судна у Ллойда в Лондоне. Все за счет де Кастеллана, разумеется. Господин Пеетерс, эта комедия принесет вам не только два миллиона, а если начнется война, то и побольше, но вы получите к тому же орден Леопольда, ибо владельцев морских судов в Бельгии не так уж много. Как только танкер будет отремонтирован, советую отвести его за границу в безопасное место. Барселона рядом, и там «Гваделупа» могла бы спокойненько ожидать свершения своей судьбы. Потому что ведь вы, конечно, ее продадите. И еще один вопрос, господин Пеетерс: согласны ли вы поручить де Кастеллану переоборудование этой старой калоши за два миллиона, которых вы, разумеется, тоже не будете платить?
— Если я официально оформлю такой заказ, где гарантия, что в один прекрасный день мне не пришлют счет? Вам это известно так же хорошо, как мне, сударь, и незачем попусту тратить время. Мы можем провести его с большей пользой, — сказал я спокойно и высокомерно, как подобает деловому человеку, которому предлагают махинацию, сулящую миллионы, но явно построенную на песке.
— Конечно, вам пришлют счет, — подтвердил Боорман, — но вы не должны его оплачивать, иначе эти деньги опять просочатся к нему в баланс, как вода в лодку с продырявленным дном. Однако следовало бы оговорить с Кастелланом возмещение вам убытков в случае, если вы все же вынуждены будете заплатить. Итак, вы не должны платить, вам нельзя, и, кроме того, вы действительно не в состоянии платить, потому что таких денег у вас нет. Разве не яснее ясного, что вы спокойно можете брать на себя обязательства на сумму, которой у вас все равно нет? В самом деле, если бы де Кастеллан хотел, чтобы ему действительно заплатили, то заказчика вроде вас, у которого ломаного гроша нет за душой, он заставил бы внести аванс. В своем объявлении я черным по белому писал: «без денег». Еще до оформления заказа вы получите гарантийное письмо, то есть документ, в котором де Кастеллан подтверждает, что речь идет о мнимом заказе, что в действительности он поручает вам перепродать за его счет перестроенный, перекрашенный и перешедший в бельгийское подданство танкер «Гваделупа». Впрочем, на вашем месте я дал бы судну другое имя — так ему будет легче начать новую жизнь. Если вы с такой бумажкой обратитесь к властям, то моего клиента, разумеется, упрячут за решетку. Когда все кончится, вы вернете ему это оружие, как водится среди джентльменов… Если он будет доверять вам на все сто процентов, что маловероятно, он, может быть, еще до получения от вас заказа даст вам расписку на четыре миллиона. Однако лично я не считаю такой шаг необходимым, и мне кажется, что в этом был бы какой-то оттенок, оскорбительный для него: ведь он единственный из нас что-то собой представляет, мы же оба… кто мы, собственно говоря, такие? Если де Кастеллан, познакомившись с вами, отважится вверить свою судьбу в ваши руки, то это будет для вас большая честь, достойный венец всей вашей карьеры судового маклера, господин Пеетерс. Честно говоря, на месте де Кастеллана я не рискнул бы, как бы все заманчиво ни выглядело. Но он пойдет на это, ибо слишком много выстрадал.
