Виллем Элсхот - Избранное
Кое-что начало для меня проясняться, но еще очень смутно, вроде первых проблесков зари.
— А что выиграет де Кастеллан? — спросил я. — Не может же он списать четыре миллиона с объяснением, что сделал мне подарок. Казну не проведешь. Над ним учредят опеку.
— Да, на подарок не спишешь, вы правы, — сказал Боорман, — а на несостоятельного должника — сколько угодно.
Наверное, у меня был вид совершенно обалделый, потому что он расхохотался.
— Слушайте дальше, дорогой Пеетерс.
Мне все время казалось, что он так упорно величал меня «господином» не из уважения, а только чтобы поиздеваться. Сейчас, когда я проявил готовность пойти ему навстречу, он отбросил это словцо.
— Как только вы для проформы проверите и одобрите выполненные работы и примете пишу «Гваделупу», де Кастеллан пошлет вам фиктивный счет следующего содержания: за проданный вам танкер «Гваделупа» водоизмещением восемь тысяч с чем-то регистровых тонн — два миллиона франков; за полную перестройку вышеупомянутого танкера, согласно спецификации от такого-то числа, — опять-таки два миллиона, итого — четыре или, вернее, четыре миллиона сто тысяч, иначе будет слишком круглая цифра. Он может включить дополнительные расходы на установку беспроволочного телеграфа или чего-нибудь в этом роде. А через несколько недель, когда «Гваделупа» с бельгийским флагом на мачте будет находиться в безопасности у берегов Барселоны, вы собственноручно напишете ему печальное письмо, в котором сообщите, что времена теперь тяжелые, и это будет истинная правда, ибо всякие времена тяжелы; что ваша жена все еще лечится, как будто можно истратить такую сумму на лечение; наконец, об одном вашем должнике, бессовестном парне, который бесследно исчез вместе с вашими деньгами; одним словом, вы попросите отсрочки платежа. Он с восторгом предоставит вам отсрочку — ведь он ждет вашего письма как манны небесной. И сразу же эти четыре миллиона оказываются вне пределов досягаемости для казны, а в активе его баланса за такой-то год перестанет числиться эта проклятая сумма. Предъявлять какие-то требования вшивому иностранцу, у которого в Париже ни кола ни двора, который перебивается на жалкие комиссионные и чье движимое имущество записано на жену, — безнадежное дело, несмотря даже на то, что он состоит членом Торговой палаты и Французского торгового общества судовых маклеров и что его супруга ежегодно участвует в Международной беспроигрышной лотерее в пользу борьбы с раком. Вашей репутации ничто не угрожает, потому что за гарантийным письмом де Кастеллана вы как за каменной стеной. Вы заберете деньги из банка, если у вас там что-то есть, и вовремя спрячете их в карман. Когда де Кастеллан обратится в банк за справками, он получит от дирекции конфиденциальный ответ, из которого будет ясно, что ваше состояние примерно равно нулю. Возможно, их диагноз будет дополнен указаниями на еще один тревожный симптом, а именно что ваше имущество записано на жену. Этот взрывчатый материал де Кастеллан будет держать в резерве до тех пор, пока посланники казны не явятся к нему вновь. Прочтя вашу горькую жалобу и ответ из банка, эти господа будут так же удручены, как де Кастеллан в то время, когда мы с ним познакомились в баре «Америкен». Им ничего не останется, как выразить соболезнование несчастной жертве, если они обладают хоть крупицей такта. Сам факт переоборудования в кредит не покажется им подозрительным, ибо такие вещи практикуются.
В случае необходимости вы внесете задаток, которым вас заранее снабдит де Кастеллан. То, что он передал вам права владения судном, не получив денег сполна, легкомысленно, но это бывает, и пусть мальчики из казны ругаются до хрипоты, а сделать они ничего не смогут. Ибо де Кастеллан имеет такое же право натворить глупостей, как, например, повеситься. Тащить в суд какого-то нищего Пеетерса не имеет смысла; в подобной щекотливой ситуации, согласно всем международным нормам, единственный выход — смириться.
А вы пока спокойненько продаете корабль из расчета десять процентов комиссионных с четырех миллионов плюс половина от того, что будет получено сверх назначенной суммы… Ибо это не обычная комиссионная сделка, а временный союз ради достижения священной цели, и добыча делится по древнему закону — пополам. А половина может составить солидный куш, господин Пеетерс. Если за долгие годы маклерства вы не слишком, как бы это сказать… переутомились, то вы должны знать, что мы находимся на пороге важных событий, чувствовать, что над нашей частью света собираются грозовые тучи. Один, дотла объев траву на своей делянке, зарится на соседнее пастбище; другой караулит у ограды. Один предпочитает время от времени приносить свою молодежь в жертву на поле брани, а не уничтожать ее во чреве матери; другой вынужден сгонять непрошеных гостей со своих необозримых просторов. Да, в который уже раз оно опять надвигается, ибо атмосфера сгустилась и разрядка необходима… В соответствующий момент вы намекнете о танкере всем заинтересованным сторонам. Они сбегутся, как шакалы, почуявшие падаль. А господин Пеетерс будет спокойно смотреть, покуривая сигару. Не торопитесь, но и не медлите с продажей. Вы должны сами почувствовать, когда пора сказать: «По рукам!» Кстати, это будет исключительная возможность показать, чего вы стоите как маклер. Не забудьте, что наша «Гваделупа» сразу же потеряет цену, как только страсти улягутся. А когда ваш покупатель заплатит, вы передадите де Кастеллану его часть в банкнотах, разумеется из рук в руки. Ni vu ni connu[35], как говорят французы. Официальное списание этих миллионов будет лишь формальностью, которую выполнят в свое время. Вначале налоговые агенты еще будут проявлять интерес: «Все еще ничего не слышно, господин де Кастеллан?» — «Ничегошеньки, господа, хотя я неустанно молю господа о помощи. От моего покупателя ни слуху ни духу. Довелось же пережить эдакое на старости лет». Никто не усомнится в его словах, ибо де Кастеллан слывет примерным католиком. «Старый идиот», — скажут господа из налогового управления и, покачав головами, покинут контору.
Кругленькая сумма с нулями еще на год-другой для виду сохранится в его бухгалтерских книгах, а потом покойную «Гваделупу» можно будет считать окончательно погребенной. По мне, так пусть покоится с миром. Аминь.
Из последнего слова я понял, что он исчерпал свою программу.
— А могильщиком должен быть я, — подумал я вслух.
— Вы ничего не должны, — отпарировал он. — Вы имеете возможность. Иными словами, Пеетерсу улыбнулось счастье. Если я сейчас повернусь и уйду, значит, вы прозевали свое счастье, прозевали так же, как Папагос III и презренный Стивенсон. На мое объявление откликнулось пятьдесят шесть дельцов, и в этом списке Пеетерс восьмой. Откажетесь вы, я пойду к девятому, десятому. Буду искать, пока не найду человека, который еще не окончательно отупел от своего изнурительного труда. Не может быть, чтобы все пятьдесят шесть оказались идиотами. Ну, решайтесь! Давайте, я еще раз вкратце повторю вам десять заповедей нашей новой веры.
Вы покупаете эту прелестную штучку, не заплатив за нее. Какой нормальный деловой человек откажется от такого предложения?
Вы акцентируете переоборудование, не оплатив его.
Вы отводите танкер в безопасное место, например в Барселону, не очень далеко от сцены, где скоро разыграется драма.
Вы продаете эту штуку.
Вы инкассируете деньги.
Вы берете свою долю, то есть десять процентов плюс половину от суммы сверх четырех миллионов.
Вы передаете остальное де Кастеллану в валюте, избегая чеков и других документов, где нужно ставить подпись.
Вы возвращаетесь к перепродаже судов за умеренные комиссионные, которой занимаетесь уже много лет.
Вы получаете орден.
Вы празднуете пятидесятилетие своей плодотворной деятельности на посту маклера — надо же иметь какой-то предлог, — и я с удовольствием приезжаю из Брюсселя на это торжество.
А сейчас дайте-ка мне обещанное виски.
Когда он замолчал и я понял, что он действительно не ждет от меня ни согласия, ни отказа, а только виски, кровь так прилила к моему лицу, что я, должно быть, покраснел до ушей. Я был взбешен, но моего умишка оказалось достаточно, чтобы понять, что эта ярость — всего лишь самообман. Слава богу, прежде чем я каким-либо необдуманным словом успел поставить себя в смешное положение, до меня дошло, что мне просто стыдно. Еще бы, ведь тот волшебный эликсир, который мне подносили, я никогда не сумел бы составить по собственным рецептам, хотя более тридцати лет занимался морской алхимией. Во время застоя я как угорелый носился по городу, чтобы заработать какие-то жалкие гроши, а сейчас я так же судорожно искал способа отказаться от богатства, которое мне насильно совали в карман. К счастью, я не нашел его и должен был принести бутылку виски.
