Избранные произведения - Пауль Хейзе
Анна услышала эти слова и все поняла. Лицо ее вмиг поблекло, она беззвучно опустилась на землю. Но, прежде чем кто-нибудь успел ее поддержать, она снова вскочила, обратив погасший взгляд в сторону дома:
— Ну, теперь вы довольны? — закричала она, словно хотела, чтобы звук проник сквозь стены. — Теперь он вас уже не огорчит! Теперь не даст ни малейшего повода для жалоб! Теперь он уже не будет слишком благородным! Не будет всезнайкой, не станет смеяться в неподходящее время, ваш многократно обруганный Конрад, бедный, бедный Конрад! — И опять упала на мертвое тело.
По толпе собравшихся пронеслось одно-единственное слово: «Мертв». Шепотом в передних рядах, приглушенными голосами в задних, с возмущенными и протестующими криками недоверия по сторонам.
— Что? Где? Кто? Хозяин «Павлинов»? — Да не старик, а молодой хозяин, лейтенант Конрад. — Да неужели? Этого не может быть! — Нет, просто бессмыслица какая-то!
Вдоль террасы стояли сбежавшиеся люди. Кельнерши в первых рядах тихо плакали, закрыв лицо руками, словно хотели заслониться и не видеть ужасной правды.
— Нет, этого быть не может! Как же так? — Никогда бы не видеть такого! Бедный хозяин! Он был такой добрый, такой душевный! Господи Иисусе! Не дай Бог увидеть такое отцу и матери!
Стоя у стены, Катри с покрасневшим лицом отрешенно смотрела в пустоту. Губы ее дрожали.
— Самый лучший, честный, благородный человек на всем белом свете, а убит последним подлецом!
Произнося эти слова, Катри от возмущения все сильнее пинала ногой стену. Пальцы ее судорожно дергали за пояс фартука, пока он не порвался.
Недалеко от Катри, тоже у стены, в стороне от остальных людей, собрались пожарники, окружив вахмистра, который что-то вполголоса втолковывал им. Тем, кто присоединялся к пожарным, что-то шептали на ухо, потом союзники обменивались мрачными взглядами и крепкими рукопожатиями, словно давая клятву.
Очевидно, составлялся какой-то заговор.
Возникло движение, образовался живой коридор. Задерживаемый сочувствующими, которые увещевали его, по коридору с трудом двигался старый хозяин «Павлинов», словно гусеница, тащившая на себе груз напавших на нее мучителей-муравьев.
— Пустите меня! — задыхаясь, кричал он. — Пустите меня к сыну! Я хочу к своему сыну!
Он протестовал против смерти, как против приговора кантонального суда, утверждая свою правоту и демонстрируя благие намерения.
— Мне ничего больше не нужно. У него теперь есть все, чего он хочет! — Но когда старик увидел дочь, обнимавшую мертвое тело брата, он затряс головой, будто бык.
— Он всю жизнь, вечно причинял мне одно только горе!
Анна медленно повернула к отцу свое лицо, которое горе и верность в любви озарили неземной красотой:
— Взгляни, отец, вот что стало с нашим Конрадом! — нежным, покорно-певучим голосом произнесла она, превозмогая муку.
Старик с силой вырвался и поковылял к телу. Он хотел броситься на землю, но опухшие суставы не повиновались. На толстых неуклюжих ногах он топтался перед мертвым сыном, как подстреленный слон. Вдруг он яростно толкнул в грудь доктора и взревел:
— Оживить! Снова вернуть к жизни!
Доктор повернулся к нему с торжественным видом верховного жреца.
— Оживить, к сожалению, не в нашей власти!
Катри обронила язвительным тоном:
— Да, теперь слишком поздно оживлять!
Подбежала Анна и метнула в Катри острый, как копье, взгляд.
Пока напрасно пытались увести старика, его буйство внезапно перешло в жалобное хныканье. Он заметил жену, которая скорее выползла, чем вышла из-за угла дома со стороны деревни. Ноги ее подгибались, она держалась за стену.
— Неужели это правда? — кричал ужас в ее погасших глазах.
А когда страшную истину ей подтвердило скопление народа вокруг некоего невидимого места и тень беды, падавшая оттуда на все лица, мать судорожно вцепилась в камень, чтобы удержаться на ногах.
Анна побежала ей навстречу. Следом за ней тяжело двинулся старик, которого перегнали прислуга и соседи.
Мать упала на чьи-то руки.
— Конрад! — пронзительно крикнула она. — За что ты мне это причинил?
Люди, стоявшие вокруг, смущенно переглядывались. А Берта шепотом сказала Катри:
— Кажется, хозяйка думает, будто он сам наложил на себя руки.
— Совесть нечиста, — с горечью ответила Катри.
Она произнесла эти слова громко и категорично. И опять Анна взглянула на нее, на сей раз угрожающе.
Старик же благоговейно склонил голову перед материнским горем.
— Я отдал ему все, чего он требовал, я не могу понять — у него не было ни малейших причин. Должно быть, в драке его ударили ножом.
Доктор, Лёйтольф и другие взяли хозяйку «Павлинов» под руки и повели к двери дома мимо тела сына, которое заслонили собой. Отец, что-то бормоча, плелся следом, Анна сбоку следила за обоими. Шествие напоминало похоронную процессию.
— Я должна проститься с ним, я должна попросить у него прощения! — причитала хозяйка «Павлинов».
— Да, теперь у нее есть причина для причитаний и вздохов! — невольно воскликнула Катри.
Анна оторвалась от родителей и бросилась к ней:
— Бездушная, бессердечная женщина! Твердокаменная эгоистка! У вас, у вас одной он на совести! Вместо того чтобы удержать Конрада, вы его еще и подначивали!
Катри хладнокровно смерила противницу ненавидящим взглядом:
— Несчастье в доме все же лучше, чем преступление!
— Что вы имеете в виду? — вне себя от негодования крикнула Анна.
— Я считаю, — твердо произнесла Катри, — что, если это должно было случиться, лучше все-таки от чужой руки, чем… — И она запнулась.
— Чем? — требовала Анна. — Чем? — А потом вдруг закричала: — Прочь отсюда! Лицемерка! Интриганка! Охотница за мужчинами! Вон! Вон сию же минуту! Я как дочь хозяина дома приказываю вам, служанке, вон из «Павлинов», притом немедленно!
Катри надменно выпрямилась:
— Я решительно протестую против того, чтобы меня выгоняли с руганью и позором, как негодную служанку, будто я что-нибудь украла. Неправда, что меня привели сюда какие-то эгоистические намерения. И никто не имеет права увольнять меня, продержав до отхода последнего поезда. Впрочем, ладно, я ничего не имею против, ладно, я уйду. Но не потому, что вы приказываете — у вас на это нет права, а добровольно, потому что меня тошнит от этого оставленного Богом дома, где царят ненависть и распри. Пусть вас терзает раскаяние! Перекладывайте вину друг на друга! Я уйду, но скажу одно: это ваша вина, только ваша, а не моя. Если бы ему здесь постоянно не отравляли жизнь, никто бы не смог ему ничего причинить. Ну что ж, чему быть, того не миновать. Если бы это не случилось сегодня, то завтра или послезавтра случилось бы все равно.
Сказав это, Катри гордо закинула голову и прошествовала в дом, в каморку швейцара. Там она надела соломенную шляпу, поправила ее перед
