Жены и дочери. Мэри Бартон [сборник 2023] - Элизабет Гаскелл
— Мне так жаль! Я не хотела услышать этого, но ничего нельзя было сделать. Ведь вы доверяете мне — правда? — И, повернувшись к Роджеру, обратилась к нему со слезами на глазах: — Пожалуйста, скажите, что вы верите: я никому ничего не скажу.
— Теперь уже ничего не поправишь, — мрачно сказал Осборн. — Но только Роджеру, который знал, как это важно, следовало посмотреть вокруг, прежде чем говорить.
— Да, следовало, — подтвердил Роджер. — Ты не представляешь, как я зол на себя. Но это совсем не значит, что я не уверен в вас как в самом себе, — продолжил он, поворачиваясь к Молли.
— Да, — сказал Осборн. — Но ты видишь, как много шансов, что даже человек с наилучшими намерениями может проговориться о том, что для меня так важно держать в тайне.
— Я знаю, что ты так считаешь, — сказал Роджер.
— Давай не будем заново начинать эту старую дискуссию — по крайней мере, в присутствии третьего лица.
Все это время Молли с трудом удерживала слезы. Теперь, когда о ней упомянули как о «третьем лице», в присутствии которого следовало проявлять сдержанность в разговоре, она сказала:
— Я ухожу. Наверное, мне не следовало здесь быть. Я очень сожалею, очень. Но я постараюсь забыть все, что слышала.
— Это невозможно сделать, — сказал Осборн, все еще нелюбезно. — Но вы пообещаете мне никогда не говорить об этом ни с кем — даже со мной или с Роджером? Вы попытаетесь вести себя и разговаривать так, как будто никогда этого не слышали? Я уверен, судя по тому, что Роджер говорил мне о вас, что, если вы дадите мне это обещание, я могу на него положиться.
— Да, я обещаю, — сказала Молли, протягивая ему руку в знак подтверждения своих слов. Осборн взял ее руку, но скорее так, как если бы считал этот жест излишним. Она добавила: — Я думаю, что сделала бы так и без обещания. Но, должно быть, лучше связать себя словом. А сейчас я уйду. Лучше бы я никогда не входила в эту комнату.
Она очень осторожно положила книгу на стол и повернулась, чтобы выйти из библиотеки и не разрыдаться, пока не окажется в уединении своей спальни. Но первым у двери оказался Роджер. Он держал ее открытой для Молли и всматривался с пониманием — она это почувствовала — в ее лицо. Он протянул ей руку, и его крепкое пожатие выразило и сочувствие, и сожаление о том, что произошло.
Ей едва удалось сдержать слезы, пока она дошла до своей спальни. В последнее время чувства ее были мучительно напряжены, не находя себе естественного выхода в действии. Прежде отъезд из Хэмли представлялся таким печальным, а теперь ее тяготила необходимость увозить с собой секрет, которого ей не следовало знать и знание о котором налагало очень тревожное чувство ответственности. А потом пришли вполне естественные раздумья о том, кто же она — жена Осборна. Находясь так долго и в таких близких отношениях с семейством Хэмли, Молли прекрасно знала, какие планы строились относительно будущей хозяйки имения. Сквайр, к примеру, отчасти для того, чтобы дать понять, что Осборн, его наследник, недосягаем для дочери врача Молли Гибсон, в первое время, когда еще не узнал Молли как следует, часто упоминал о том, какой блистательный брак со знатным, высокопоставленным и богатым семейством смогут заключить Хэмли из Хэмли в лице его умного, выдающегося, красивого сына Осборна. Да и миссис Хэмли — в отличие от него без всяких задних мыслей — постоянно упоминала планы, которые строила относительно того, как будет принимать неизвестную будущую невестку.
«Гостиную надо будет переделать, когда Осборн женится…», или «Жена Осборна захочет поселиться в комнатах на восточной стороне; ей, наверно, нелегко будет жить вместе со стариками, но мы постараемся устроить так, чтобы она это чувствовала как можно меньше», или «Разумеется, когда появится миссис Осборн, мы должны постараться подарить ей новую карету; мы сами вполне обойдемся старой». Эти и подобные им речи создали у Молли впечатление о будущей миссис Осборн как о некой прекрасной, знатной молодой даме, которая одним своим присутствием преобразит старый Холл в величественное и торжественное жилище из приятного, без излишней церемонности дома, каким он был сейчас. И Осборн, который так томно-критически беседовал с миссис Гибсон о разных сельских красавицах и даже в собственном доме склонен был порисоваться своей взыскательностью (только дома он был поэтически-взыскателен, тогда как в беседе с миссис Гибсон светски-взыскателен), — какую же немыслимо элегантную красавицу он выбрал себе в жены? Кто она, отвечающая всем его требованиям и при этом вынужденная скрывать свой брак с ним от его родителей? Наконец Молли отбросила свои размышления. Это было бесполезно: она никогда этого не узнает, не стоит и пытаться. Глухая стена ее обещания стояла у нее на пути. Быть может, даже нехорошо было размышлять об этом, пытаться припомнить мимолетные разговоры, случайные упоминания имени, чтобы сложить их во что-то связное. Молли страшилась предстоящей встречи с обоими братьями, но все они встретились за обедом так, словно ничего не случилось. Сквайр был молчалив то ли от подавленности, то ли от недовольства. С самого возвращения Осборна он не разговаривал с ним, если не считать пустых банальностей, когда общения было не избежать, и состояние жены подавляло его, как тяжелая туча, затмившая дневной свет. Осборн соблюдал по отношению к отцу безразличную манеру, которая, как чувствовала Молли, была напускной, но при том не была примирительной. Роджер, спокойный, уравновешенный, естественный, говорил больше всех присутствующих, но и он чувствовал себя неловко и тревожился по многим причинам. Сегодня он обращался главным образом к Молли, начав довольно пространное повествование о недавних открытиях в области естественных наук, и продолжал тему, почти не требуя ни от кого ответов. Молли ожидала, что Осборн будет выглядеть иначе, чем обычно, — смущенным, или пристыженным, или недовольным, или даже «женатым», но он был точно тот же Осборн, что и утром, — красивый, элегантный, с томной манерой и наружностью, сердечный с братом, вежливый с нею, испытывающий тайную неловкость от состояния дел между ним и отцом. Она бы ни за что не догадалась о тайном романе, скрытом за этим повседневным поведением. Ей всегда хотелось впрямую соприкоснуться с любовной историей, здесь она ее встретила и нашла очень неутешительной: все было окрашено скрытностью и неопределенностью. И ее честный и
