Жены и дочери. Мэри Бартон [сборник 2023] - Элизабет Гаскелл
— Как долго это тянется! Твой папа не ожидал, что она проживет столько после того приступа. Это, должно быть, очень утомительно для них всех. Ты стала просто на себя не похожа с тех пор, как побывала там. Ради них самих можно лишь пожелать, чтобы все поскорее закончилось.
— Вы не знаете, как сквайр дорожит каждой минутой ее жизни, — сказала Молли.
— Но ведь ты говоришь, что она подолгу спит, а когда не спит, почти не разговаривает и уже нет ни малейшей надежды. А люди при этом себе места не находят в такое время, наблюдая и ожидая. Я это знаю по моему дорогому Киркпатрику. Бывали такие дни, когда мне казалось, что это никогда не кончится. Но не будем больше говорить о таких мрачных вещах; я уверена, ты их довольно насмотрелась, а меня всегда угнетают разговоры о болезнях и смерти. И однако, твой папа как будто ни о чем другом говорить не может. Но сегодня я собираюсь повести тебя в гости — это позволит тебе хоть как-то отвлечься, и я отдала мисс Розе переделать одно мое старое платье для тебя; мне оно слишком тесно. Говорят, там будут танцевать! Это у миссис Эдвардс.
— О мама, я не могу пойти! — воскликнула Молли. — Я так долго была с миссис Хэмли, и она, быть может, страдает или даже умирает — а я буду танцевать!
— Глупости! Ты ей не родственница, чтобы так расстраиваться. Я бы не настаивала, если бы она могла узнать об этом и обидеться, но ведь это не так, и значит, решено — ты пойдешь, и не будем спорить попусту. Мы бы всю жизнь сидели, крутя пальцами и твердя псалмы, если бы нельзя было ничего делать, пока люди умирают.
— Я не могу пойти, — повторила Молли, и, действуя по мгновенному побуждению, почти неожиданно для самой себя, она обратилась за поддержкой к отцу, который как раз в эту минуту вошел в комнату.
Сдвинув темные брови, он с досадой выслушивал противоречащие друг другу доводы сторон. Потом опустился на стул со спокойствием отчаяния. Когда настал его черед вынести решение, он сказал:
— Я полагаю, мне можно поесть? Я выехал из дому в шесть утра, а в столовой ничего нет. Я должен снова ехать к больным прямо сейчас.
Молли направилась к двери, миссис Гибсон поспешила позвонить в колокольчик.
— Куда ты идешь, Молли? — резко спросила она.
— Только приготовить папе поесть.
— На то есть слуги, и мне не нравится, что ты ходишь на кухню.
— Поди сюда, Молли! Сядь и помолчи, — сказал отец. — Человек приходит домой, желая мира и покоя, а также — поесть. Раз уж ко мне обратились за решением, чего я прошу больше никогда не делать, то я постановляю: сегодня вечером Молли остается дома. Я вернусь поздно и усталый. Позаботься, гусенок, чтобы мне приготовили поесть. Затем я переодеваюсь и при полном параде отправляюсь забрать вас домой, дорогая. И я от всей души желаю, чтобы все эти свадебные празднества закончились. Что — готово? Тогда я иду в столовую и насыщаюсь. Врач должен уметь есть, как верблюд или как майор Дугалд Долгетти. [42]
Большой удачей для Молли стало то, что как раз в это время зашли посетители, ибо миссис Гибсон была чрезвычайно раздосадована. Они, однако, рассказали ей несколько местных новостей, вполне занявших ее внимание, и Молли обнаружила, что, если бы только она выразила должным образом удивление по поводу помолвки, о которой обе они только что услышали от ушедших посетителей, весь предшествующий спор о том, сопровождать ей мачеху или нет, был бы совсем забыт. Но забыт он был не совсем, так как на другое утро ей пришлось выслушать очень ярко расцвеченный рассказ о танцах и веселье, упущенных ею; и еще ей было сказано, что миссис Гибсон передумала отдавать ей свое платье и решила сохранить его для Синтии, если только оно ей не окажется коротко, потому что Синтия такая высокая, просто, в сущности, переросток. Так что, вполне возможно, платье все же достанется Молли.
Глава 18
Тайна мистера Осборна
Осборн и Роджер приехали в Хэмли-Холл. Роджера Молли застала уже там, когда вернулась из поездки домой. Она поняла, что Осборна ждут, но в остальном о нем было сказано очень мало. Сквайр почти не покидал комнаты жены, сидел подле нее, глядел на нее и время от времени неслышно стонал. Она, по большей части, была под действием снотворных и не часто приходила в себя, но, когда приходила, почти неизменно звала Молли. Кроме того, в этих редких случаях она спрашивала про Осборна — где он, извещен ли, едет ли он? В ее ослабевшем и затуманенном рассудке, казалось, сохранились два сильных впечатления: одно — о сочувствии, с которым Молли встретила ее признания, касающиеся Осборна, другое — о гневе, который муж испытывает по отношению к нему. В присутствии сквайра она никогда не упоминала имени Осборна и, казалось, приходила в сильнейшее волнение, говоря о нем с Роджером, однако, оставаясь наедине с Молли, едва ли говорила о ком-либо другом. У нее, по-видимому, была некая смутная мысль о том, что Роджер винит брата, тогда как она помнила горячую защиту Молли, которую в первый момент сочла безнадежно фантастичной. Во всяком случае, Молли она сделала своей поверенной в том, что касалось ее первенца. Она послала ее спросить Роджера, когда Осборн приедет, так, словно точно знала, что он едет.
— И передай мне все, что скажет Роджер. От тебя он не скроет.
Но прошло несколько дней, прежде чем Молли смогла о чем-либо спросить Роджера, и за эти дни состояние миссис Хэмли существенно изменилось. Наконец Молли набрела на Роджера в библиотеке, где он сидел, опустив голову на руки. Он не слышал ее шагов, пока она не подошла вплотную. Тогда он поднял лицо — покрасневшее, со следами слез, с беспорядочно всклокоченными волосами.
— Я хотела увидеть вас наедине. Ваша матушка так хочет узнать хоть что-нибудь новое о вашем брате Осборне. Она еще на прошлой неделе просила меня спросить вас о нем, но я не хотела говорить о нем при вашем
