Жены и дочери. Мэри Бартон [сборник 2023] - Элизабет Гаскелл
Он справился с приступом миссис Хэмли, и день или два испуганный и благодарный сквайр безропотно подчинялся мистеру Гибсону. Затем он вернулся к своей мысли о том, что это был кризис, через который его жена прошла, и теперь она на пути к выздоровлению. Но спустя день после консультации с доктором Николсом мистер Гибсон сказал Молли:
— Молли, я написал Осборну и Роджеру. Ты знаешь адрес Осборна?
— Нет. С ним не поддерживают отношений. Я не знаю, известен ли сквайру его адрес, а она слишком больна, чтобы писать.
— Ладно. Я вложу письмо для него в письмо к Роджеру. Как бы эти двое ни относились к другим, между ними такая прочная братская любовь, какой я больше не встречал. Роджер знает, куда написать. И вот что, Молли, они, конечно, приедут домой, как только узнают от меня о состоянии матери. Я хочу, чтобы ты сказала сквайру о том, что я сделал. Это задача не из приятных. Мадам я сам скажу, по-своему. Я бы сказал и ему, если бы он был дома, но ты говоришь, что он должен был уехать в Эшкомб по делу.
— Да, непременно должен был. Он так жалел, что не увидится с тобой. Но, папа, он так рассердится! Ты не представляешь себе, как он настроен против Осборна.
Молли опасалась, что сквайр очень разгневается, когда она передаст ему слова отца. Она достаточно наблюдала домашние отношения в семействе Хэмли, чтобы понять, что за старомодной учтивостью сквайра, приветливым гостеприимством, которое он проявлял к ней как к гостье, стояли сильная воля, страстный и безудержный нрав вместе с изрядной долей упорства в предрассудках (или «мнениях», как он их называл), столь свойственных тем, кто ни в юности, ни в зрелые годы не общался много с равными себе по положению. Она слушала изо дня в день жалобные речи миссис Хэмли о том, в какой глубокой немилости Осборн у отца, о запрете ему появляться дома, и не представляла себе, как начать разговор о том, что письмо, вызывающее Осборна домой, уже отправлено.
Обеды их проходили tête-à-tête. Сквайр пытался сделать их приятными для Молли, испытывая к ней глубокую благодарность за то, каким утешением было ее общество для жены. Он произносил веселые речи, которые сменялись молчанием и на которые оба они забывали улыбнуться. Он приказывал приносить редкие вина, которые она не любила, но пробовала из вежливости. Он заметил как-то раз, что она съела несколько коричневых груш бере и они вроде бы ей понравились, и, поскольку на его деревьях в этом году они плохо уродились, он отдал приказание искать этот сорт по всей округе. Молли чувствовала, что он исполнен к ней доброжелательства, но это не уменьшало ее страха перед необходимостью затронуть больную для семьи тему. Однако это следовало сделать, и сделать безотлагательно.
В послеобеденный огонь в камине добавили огромное полено, замели лишний пепел, задули массивные свечи, затем двери закрылись, и Молли и сквайр остались наедине за десертом. Она сидела на своем давнем месте, у длинного края стола. Место во главе стола пустовало, но, поскольку никаких иных распоряжений дано не было, тарелка, бокалы и салфетка всегда помещались там, неизменно и методично, словно предполагалось, что миссис Хэмли придет, как всегда. Порой, когда дверь, через которую она имела обыкновение появляться, случайно бывала открыта, Молли ловила себя на том, что оглядывается, словно ожидая увидеть высокую медлительную фигуру в элегантных складках шелка и мягкого кружева, которые миссис Хэмли предпочитала по вечерам.
В этот вечер Молли поразила новая, мучительная мысль о том, что в эту комнату она больше никогда уже не войдет. Она еще раньше решила, что передаст поручение отца именно в этот момент, но что-то в горле мешало ей заговорить, она не могла справиться с голосом. Сквайр поднялся, подошел к просторному камину и ударил по середине огромного полена, расколов его на сверкающие, сыплющие искрами куски. Он стоял спиною к ней. Молли заговорила:
— Когда папа был сегодня здесь, он велел мне сказать вам, что написал мистеру Роджеру Хэмли, что… что он считает — ему надо приехать домой; и он вложил в это письмо другое, для мистера Осборна Хэмли о том же.
Сквайр положил кочергу, но продолжал стоять спиной к Молли.
— Он послал за Осборном и Роджером? — спросил он.
Молли ответила:
— Да.
Наступило мертвое молчание, и Молли казалось, что оно никогда не кончится. Сквайр положил руки на высокую каминную полку и стоял, опираясь на нее, над огнем.
— Роджер собирался приехать из Кембриджа восемнадцатого, — сказал он. — И за Осборном он тоже послал! Вы знали? — продолжал он, обернувшись к Молли, с той яростью в голосе и жестах, какую она предвидела. В следующую минуту он понизил голос. — Это правильно, все правильно. Я понимаю. Это все-таки пришло. Пришло, пришло! Но это Осборн виноват. — В его голосе вновь прозвучал гнев. — Она могла бы еще… — (следующее слово Молли не расслышала, ей показалось, оно звучало как «протянуть»), — если бы не это. Я не могу его простить, не могу. — И он внезапно вышел из комнаты.
Молли сидела тихо, ей было очень грустно и жаль всех. И тут сквайр заглянул в дверь и сказал:
— Идите к ней, моя дорогая. Я не могу — пока. Но я скоро приду. Я недолго… а потом уже ни минуты не потеряю. Вы славная девочка. Благослови вас Бог!
Не следует думать, что Молли оставалась все это время в Хэмли-Холле беспрерывно. Раз или два отец передавал ей распоряжение вернуться домой. У Молли было такое чувство, что он передавал этот вызов неохотно. На деле посылала за ней миссис Гибсон, осуществляя своими действиями, так сказать, «право прохода по чужой территории».
— Ты вернешься сюда завтра или днем позже, — сказал тогда отец. — Твоя мама, по-видимому, думает, что люди будут строить всякие неприятные догадки по поводу того, что ты стала подолгу отсутствовать дома сразу после нашей свадьбы.
— Папа, я боюсь, что миссис Хэмли будет тоскливо без меня! Я так люблю быть с нею!
— Я не думаю, что ей будет так же тоскливо без тебя, как было бы месяц или два тому назад. Она так много спит теперь, что едва ли осознает временны́е промежутки. Я позабочусь, чтобы ты вернулась сюда через день-два.
Так из тишины и мягкой меланхолии Хэмли-Холла
