Эйно Лейно - Мир сновидений
МЕСТЬ КИММО
Киммо вдоль пологой сопкив темноте бежит на лыжах,как горят на небе звезды,так в груди тоска пылает,когда он в чащобе ночыйнапевает, одинокий:«Резвую растил я дочку,нежную, как олененок,раз одна осталась в коте[1] —и пришел чужак, бродяга,и лежал на шкурах с нею.Как его однажды встречу —содрогнется лес дремучий!»
Киммо вдоль пологой сопкив темноте бежит на лыжах.
На вершине мрачной сопкипляшут девы-лесовицы,за снежинками вдогонку,космы по ветру развеяв;мимо волк трусцой проскачет,небеса сверкнут сияньем,да вздохнут снега глубоко —и опять все тихо, тихо.
«Не иначе — быть метели», —думал Киммо; торопливейпалки лыжные мелькали,да лыжня с горы бежала.
Вдруг он слышит из-под елислабый голос, еле слышный:«Ой ты, лыжник, кто бы ни был,помоги мне, бедолаге!Ехал я на оленихе —постромки она порвала,опрокинув мои санки,убежала в лес дремучий.Не найти теперь дороги,не уйти из рук мороза!»
Киммо всем нутром горящимчужака-бродягу чует:вот он, странник, вон и санки,все следы сюда приводят!За ножом рука рванулась —совесть не велйт ударить.
Есть закон в суровой Лаппи[2]:помоги в пути любому!«Становись на лыжи сзади, —говорит, — свезу в деревню,в жаркой сауне отпарю».Молча по лесу скользили:за спиною Киммо путник,в отдаленьи — сопка Хийси[3].
На вершине мрачной сопкипляшут девы-лесовнцы,космы по ветру развеяв,вслед за вихрем завывают:«У-у-у тебе, герой бессильный,что мечтал и пел о мести!Наконец врага ты встретил:хорошо ему, обглодку, —безопасно на запятках!»
Вот к порогам путь приводит,над водой — мостки; тут Киммомолвит: «Встань передо мною —будет нам куда сподручней!»
Поменялися местамии чужак в одно мгновеньеполетел в поток кипящий,крик пропал в ночи морозной,и опять все тихо, тихо.
Киммо смотрит, холодеет:лесовицы, децы Хийси,уж летят с вершины сопки,налетают, словно вьюга,точно зимний вихорь воют,с каждой ветки, с каждой кочки,изо всех земных расщелиноплетают волосамисовершившего убийство,обнимая и целуя,жизни теплой пьют дыханье,умыкают его к Хийси,под сугробами хоронят.
Воет волк, бурлят пороги…Утром солнце засверкало.
KIMMON KOSTO
Kimmo vuorta viertävätähiihtää yössä yksinänsä,taivaan tähtöset palavat,palavampi Kiminon tuska,kun hän korpia samoopi,yksin yössä lauleleepi:«Tytär oli minulla nuori,niinkuin pieni petran hieho,jäi yksin kotahan kerran,tuli miesi muukalainen,tytön taljalla lepäsi;kohdannen hänet ma kerran,silloin korpi kauhistuvi.»
Kimmo vuorta viertävätähiihtää yössä yksinänsä.
Tuiman tunturin laellaHiiden immet hyppelevät,kilvaten lumikiteinä,hapset tuulessa hajalla;susi juosta jolkuttavi,revontulet räiskähtävi,huokaavat lumiset aavat,taasen kaikk’ on hiljaa, hiljaa.
«On tulossa tuisku-ilma»,tuumaa Kimmo, kiiruhumminsauva iskee, suksi potkee,vuoren varsi katkeavi.
Kuulee alta korpikuusenäänen vaisun vaikeroivan:«Hoi, kuka hiihtäjä oletkin,auta miestä onnetonta!Petralla ajelin, petrakatkoi ohjat, kaatoi pulkan,metsän kohtuhun katosi;toki sää.styi heija henki.Nyt en tiedä tieta enkapaikkaa pakkasen käsistä.»
Tuntee miehen muukalaisenKimmo kiljuvin sisuksin;tass’ on miesi, tuossa pulkka,täune petran jäljet toivat!Kohoo jo verinen veitsi,käsi käskee, tunto kieltaä.
Laki on Lapissa: autaaina miestä matkalaista!«Kohoahan suksiileni»,virkkaa, «vien sinut kylähän.Lämmin on kylässä kylpy.»Hiihtelevät hiljallensa,Kimmo eessä, mies takana,taempana Hiiden vuori.
Tuiman tunturin laellaHiiden neiet hyppelevät,laulavat hajalla hapsinkera vinkuvan vihurin:«Voi, urosta voimatonta!Kovin kostohon käkesit,kostettavan kohtasitkin.Hyvä on hylyn nyt ollakostajansa kantapäillä.»
Tulevi etehen koski,kosken poikki porras; Kimmovirkkaa: «Vaihduhan edelle,somemp’ on samotakseni.»
Vaihtuvi edelle toinen, —kosken kuohuihin katoopikäden yhden kääntämällä.Soi parahdus pakkas-yössä.Taasen kaikk’ on hiljaa, hiljaa.
Kimmo katsoo kauhistuen.Jo tulevat Hiiden immettuiman tunturin laelta,tulevat kuin tuisku-ilma,vinkuvat kuni vihuri,joka taholta, joka aholta,joka vuoren vinkalosta;käärivät hivuksihinsamiehen, jok’ on murhan tehnyt,sylitellen, suukotellen,elon lämpimän imien,ottavat omaksi Hiiden,alle hangen hautoavat.
Susi ulvoo, koski kuohuu. —Aamulla auringon kimallus.
ХЛЕБ ГОСПОДЕНЬ
Как-то Киесус, бог Карельский,пастухом служил, батрачилв доме Руотуса-урода[4].
Баба Руотуса, поганка,собрала ему котомку —клала пять краюшек хлебада соленых шесть рыбешек:хлеб-то весь заплесневелый,рыба год лежала в кадке.
Кто же отнесет котомку?
Дочка, Роза золотая.
Ждал, на камне сидя, Киесус:«Принесла зачем такое?»
Роза тихо отвечает:«Мать припасы собирала —дочка проливала слезы».
Спрашивает бог Карельский:«О чем, красавица, плачешь?»
Роза-золотко зарделась:«Плачу я о человеке,о судьбе его несчастной».
Разломил Господь краюху,положил на пень еловый:«Пировать садись со мною!»
Хоть противно было Розе,отказаться не посмела,съела маленький кусочек,а второй уже в охотку:
хлеб-то из пшеницы лучшей,рыба свежего улова.Про себя она дивится.Спрашивает — что за чудо?
Улыбнулся тихо Киесус:«Хлеб Создателя — чудесныйЧеловека пожалелахлеб слезами умягчился,о судьбе его рыдала —сделалась еда вкуснеепод Господним синим небом,на трапезе его щедрой».
Как домой вернулась Роза,с той поры не постарела.
LUJAN LEIPÄ
Kiesus Kaijalan jumalatuo oli kaijan kaitsijanaruman Ruotuksen talossa.
Ruoja Ruotuksen emäntapañi konttihin evästa,viisi leivän viipaletta,kuusi suolaista kaloa,leivät hannaassa homeessa,kalat kaikki vuoden vanhat.
Kenpä kontinkantajaksi?
Kultaruusu, Ruojan tytär.
Virkahti kiveltä Kiesus:«Miksi tuot minulle näitä?»
Lausui kaunis Kultaruusu:«Eväät on emon panemat,itkut immen vierittamät».
Kysyi Kaijalan jumala:«Mita itket, miesten lempi?»
Puikutti punainen Ruusu:«Osoa inehmon itken,koko kohtalon kovuutta».
Mursi Luoja leivänkyrsan,pañi palasen kannikalle.«Siis kera pitoihin käyösl»
Nyrpisti nenäänsä Ruusu,toki kuuli käskijätä,söi palan hyvillä mielin,toisen miellä mielemmällä;
palat on parhainta nisua,kalat kaikki vastasaadut.Ihmetteli itseksensä.Jo kysyikin Kiesukselta.
Hymähti hyvä jumala:«Niin on laatu Luojan leivän.Min osoa inehmon itkit,sen mehustit särvintäsi,minkä kohtalon kovuutta,sen sulostit suupaloja,alla taivahan sinisen,amo-Luojan atrialla.»
Juoksi, joutui kohin kotia,ei ikinä isonnut Ruusu.
Из сборника «Псалмы Святого четверга I» / Helkaoirsiä I
(1903)
УДАЧА
Так седые пели боги,бородатые ревеливозле озера Округи,на пиру в избе Удачи:«У того блаженный жребий,тот схватил за косу счастье,у кого в руках уменье.У него в дому достаток,не иссякнет в бочках пиво.
А Удача, тот счастливец,тот умелый землепашец,наливал в братину пива,таковое слово молвил:«Вот житье-то, вот веселье!У меня добра в избытке,да одно печалит сердце:Туони придет суровый,Куоло все под корень скосит»[5].
Только выговорил это,зазвенели колокольцы,за забором забренчали,к ним прислушался хозяин;боги тоже приумолкли.
Новый гость ввалился в избу,в бороде, на шапке иней,на бровях висят сосульки;тут лучина стала гаснуть,побледнел лицом Удача.
Молвил Куоло незваный:«Коль никто не привечает,сам скажу себе: с приездом!»
А Удача, тот счастливец,тот умелый землепашец,чует — в жилах кровь застыла,сердце будто замираетот невыразимой муки;все ж приветливо сказал он:«Ты пожалуй к нам на праздник,пива пенного отведать».
Буркнул гость заиндевелый:«Я пришел не веселиться,сам налью себе я пива».
Он шагнул к гостям почетным,выпил пенную братину,говорит слова такие:«Новостей никто не спросит —сам скажу, какие вести:путь-дорога ждет Удачу,сани — увезти героя».
Помертвел, поник Удача,подкосилися колени,рухнул он бессмертным в ноги,завопил истошным криком:«Не могу еще расстатьсяс домом добрым и с хозяйством,с молодой моей женою!Хоть на день прошу отсрочки,на одну неделю, на год!»
Боги важные кивнули.
Странно усмехнулся Куоло:«Мы насильно не уводим,да еще богов любимца.Что ж, мое-то время терпит».
Вышел из избы Туони,за собою дверь захлопнул;не отдышится хозяин,переводят дух и гости.
А Удача, тот счастливец,тот умелый землепашец,чует — в жилах кровь взыграла,сердце словно вырастаетот веселья удалого;наливал в братину пива,таковое слово молвил:«Вот житье-то, вот веселье,на столах еды в избытке,да всего сильнее радость:воротиться с Туонелы[6],видеть, как уходит Калма».
Праздник шел, ковши гуляли,наполнялися, пустели.Захмелел, заснул Удача.
Он в пустой избе проснулся,услыхал мороз трескучий,поглядел в окно Удача:у ворот коня увидел,смирно конь стоял в упряжке,на санях — дородный кучер,воротник тулупа поднят.
Побледнели в небе звезды,утро зимнее вставало.
Вспомнил он вчерашний вечери сказал как будто в шутку:«Дом в работу — гость в дорогу!Эй, пора уж просыпаться!»
Но в ответ ему — ни звука.
Высек он огонь огнивом.Глянул в горницу и в сенцыи пошел наверх в светелку,где молодка почивала;громко с лестницы позвал он:«Время, милая, проснися —звезды ясные бледнеют!»
Но никто не отозвался.
Тут Удача, тот счастливец,тот умелый землепашец,он недоброе почуял,нехороший в жилах холод;снова в горницу вернулся,подошел к печи поближе:печь давно, видать, остыла.
Снова глянул он в окошко:конь стоял как был — стеною,как гора, вздымался кучер.
Вспомнил он вчерашний вечер —губы сами улыбнулись:«Хорошо тому счастливцу,кто с богами покумился».
Потянулся он, зевая,да прилег в углу на лавку,порешил поспать немного;головой крутил, руками,так ворочался и эдак —сон нейдет, как ни старайся.
Подскочил в сердцах Удача,осердился, заругался:«Веселей пойдет гулянье,коль гостей чуток убудет!»
Отвечал холодный кучер:«Что ж, пойдем — пора в дорогу».
Как узнал Удача гостя,сердце в нем захолонуло:«Получил я год отсрочки!»
Гость ледовый усмехнулся:«Получил годов ты сотню,да неужто не заметил?»
А Удача и не помнит,чтобы жил он после пира:«У меня сынок был малый».
Говорит морозный Туони:«Умер он и похоронен,в Манале уж век лежит он».
Тут Удача, тот счастливец,тот умелый землепашец,распознал богов подарок,говорил он, горько молвил:«Ни за что на свете, смертный,не садись за стол с богами!У богов пиры-то долги —быстры годы человечьи,словно колесо у прялки.Золотые дни мелькнули —всей-то жизни время вышло,молодца хребет согнулсяв этих праздниках веселых,на попойках у бессмертных».
Сел он в розвальни к Куоло,зазвенели колокольцыв дымке зимнего рассвета,прозвенели на проселке,на озерном льду затихли.
TUURI
