В раю - Пауль Хейзе
У него был еще целый день впереди, стало быть, имелось достаточно времени, чтобы хорошенько обдумать свой образ действий и принять какое-нибудь решение.
Войдя во двор, он увидел экипаж, только что остановившийся у подъезда. Зная, что это не могла быть она, он тем не менее смутился и спросил у привратника, что это были за посетители.
— Дама не то чтоб молодая, но и не старая, в сопровождении двух господ, они разговаривали между собой по-французски.
Ответ этот вполне удовлетворил Феликса, и, не задумываясь более, он отпер дверь и вошел в мастерскую Янсена.
Посетители стояли перед группой наших прародителей, обернувшись спиною ко входу, и потому не заметили вошедшего барона. Янсен приветствовал его взглядом, а старый Гомо медленно поднялся с своей тигровой шкуры, чтобы приласкаться к старому знакомому. Не замеченный посетителями, Феликс мог внимательно рассмотреть их. В чернокудром юноше, который, сильно жестикулируя, показывал на группу и, казалось, силился сообщить даме свой восторженный энтузиазм, — он тотчас же узнал молодого грека, виденного им в раю. Стоя неподвижно и безмолвно перед группою, дама смотрела на нее сквозь лорнетку и, казалось, вполне предалась созерцанию. Костюм ее был прост, но изящен. Сама она была среднего роста, не особенно хороша и не очень молода, так, по крайней мере, казалось Феликсу, к которому она стояла в полупрофиль. Тем не менее лицо ее бросалось в глаза матовым цветом, умным выражением и слегка вздернутыми губами.
Достаточно было одного взгляда, чтобы узнать в ней славянский тип, даже прежде чем она стала выражать Янсену свой восторг и удивление, со свойственным только русским и полякам мягким произношением.
Другой ее спутник воспользовался первой паузой, чтобы вставить и со своей стороны словечко. Это был небрежно одетый, тощий, высокий, уже зрелых лет мужчина. При каждом слове он поворачивался во все стороны своим длинным торсом и как-то особенно многозначительно и важно поводил бровями. Его произношение было тоже иностранное; но в продолжение разговора выяснилось, что он природный немец и только вследствие долгого пребывания в России приобрел славянский акцент. Он назвал себя любителем искусства и профессором эстетики и рассказал, что во время научной поездки в Италию и Францию, к своему величайшему удовольствию, он встретился в отеле совершенно неожиданно с графиней, с которой еще в Берлине успел познакомиться как с замечательной любительницею искусства. Не бывав еще в Италии, он тем не менее говорил о тамошних живописцах и скульпторах с чрезвычайной уверенностью. Впрочем, даже в мастерской Янсена, казалось, он не видел ничего такого, для чего у него не было бы готовых формул.
Стефанопулос между тем увидел Феликса и поспешил представить его даме. Она с очевидным удовольствием остановила свои проницательные темные глаза на стройной фигуре молодого человека, спросила его, давно ли он имеет счастье быть учеником такого великого художника, и изъявила желание видеть собственные его работы, в чем Феликс вежливо, но тем не менее решительно ей отказал.
— Знаете ли, — продолжала она своим приятным, густым голосом, — ведь вы редкий счастливец, человек, которому нельзя не позавидовать. Вы соединяете в себе аристократию крови с аристократией таланта, а посвятив себя именно скульптуре, вы через это, так сказать, упрочили, увенчали свое счастье. Обыкновенная жизнь и все, что называют в ней счастьем, только беспрерывный ряд возбуждений; все остальные искусства — только масло, подливаемое в огонь. Они питают страстную душу, которая, стремясь выйти из всей этой мелочной, мирской суеты, тщетно ищет отдохновения в идеале, — и вместо того находит в нем новые тревоги и волнения. Я выражаюсь не ясно, не полно, — но вы поймете мою мысль. Другое дело — скульптура: там уже материал сам по себе обрекает художника на спокойствие и сдержанность, даже в самой разнообразной игре линий и форм. Посмотрите на эту восхитительную вакханку: в ком из самых ловких и страстных любителей танцев при взгляде на нее пробудится желание танцевать, как это бывает при первых раздавшихся звуках бальной музыки? Даже самые бурные страсти обуздываются законами красоты. Или хотя эта невыразимо прекрасная группа первых людей: все беспокойства и нужды, все судьбы, предназначенные человечеству, одинаково покоятся здесь в зародыше… Перед этим дивным произведением забываешь все свои мелкие желания и слабости. Но отчего, многоуважаемый художник, вы не докончили головы вашей Евы?
Янсен слегка покраснел и отвечал, что еще не совсем уяснил себе ее тип. Несмотря на то, что скульптор был очень кроток, почти груб в отношении словоохотливых барынь, на этот раз Феликс не заметил выражения сдержанного неудовольствия и досады, обыкновенно появлявшегося у художника в присутствии докучливых посетителей. Напротив того, даже во время мудрых речей профессора и бессодержательной болтовни графини, беспорядочно перескакивавшей с предмета на предмет, с лица его не сходила добродушная и терпеливая улыбка. Они уже два дня как не виделись, и Феликс не мог предчувствовать, что в это время случилось нечто особенное, отчего глаза его друга светились такою невозмутимою кротостью и радостью.
Графиня между тем рассматривала изваяния, расставленные вдоль стен. Профессор, перед тем только высказавший мысль, что чем выше гений, тем менее знает он цену себе и своим произведениям и тем более должен выжидать со стороны знатоков предварительной оценки по достоинству, избавил таким образом Янсена от труда в собственной мастерской исполнять обязанность чичероне. Исполнение некоторых отдельных частей тела, кажется, особенно интересовало барыню. Роскошный стан молоденькой девушки вызвал профессора на продолжительные рассуждения о сравнительной ценности Венеры Милосской и Венеры Медицейской.
Вдруг она остановилась перед небольшой, изваянной из глины, женской фигурой. Фигура эта стояла еще на станке, и художник, по-видимому, работал ее в продолжение последних лишь дней, так как даже и Феликс еще ее не видел. Несмотря на то, что это был только эскиз и что головка была не более детского кулачка, в ней тем не менее можно было сразу узнать образ Юлии. Стройная фигура покоилась, слегка откинувшись назад в простых креслах, склонив голову на ладонь упиравшейся на ручку кресла обнаженной правой руки и задумчиво свесив левую руку, красивые, длинные пальцы которой слегка ласкали голову спящей у кресла собаки. Глаза были полузакрыты, как это обыкновенно делала Юлия, и хотя черты лица, видимо, были только слегка набросаны, они все же выражали уже осмысленное внимание и искреннее участие.
В таком положении сидела она перед
