Андре Моруа - Для фортепиано соло. Новеллы
— Понимаете ли вы, — сказал Мароль, — что настоящим объектом для моего психоанализа должны стать уже не вы, а ваш друг Раймон? Вы должны уступить ему ваши сеансы и привести его ко мне. Я бы сделал его тем мужчиной, которого вы смогли бы полюбить.
— Вы так думаете? — спросила Ирен.
— Я уверен, — заявил врач.
— Вряд ли он сумеет выкроить время, чтобы приходить к вам три раза в неделю… И кто вам сказал, что я хочу полюбить его?
— Вы, — ответил Мароль.
Она поначалу отвергла этот план, но, растянувшись на кровати и размышляя о тонком лице Раймона, невольно вспоминала — не без удовольствия — предложение доктора Мароля. «Он сумел спасти меня от себя самой, — подумала она. — Почему бы ему не преобразить и Раймона?»
Она попыталась представить, как Раймон лежит на синем диване Мароля и рассказывает о своих снах, о своем детстве.
«О, как это будет трудно! — говорила она себе. — Французы, особенно подобного склада, совсем не склонны искренно исповедоваться. Но, возможно, Мароль сумеет вызвать у него доверие… И кто знает?»
Когда Раймон на следующий день вернулся из Комбре и они пошли ужинать к виноторговцу на авеню д’Итали, который каждую неделю готовил им превосходный стейк с перцем, она заговорила с ним о докторе Мароле:
— Я часто рассказывала тебе, как он помог мне… Ты и сам это заметил… Так вот, представь, когда я вчера упомянула о тебе, о твоем желании жениться на мне…
— Как? — спросил Раймон. — Ты с ним об этом говоришь?
— Я говорю ему все, естественно… Без этого анализ невозможен.
— Анализ! — сказал он. — Я ненавижу это слово… Разве ты не видишь, что этому лечению нет конца? Твой доктор морочит тебя уже два года, чтобы получать сто пятьдесят франков в неделю.
— Раймон, не говори так! Ты несправедлив и сам это понимаешь. У Мароля в десять раз больше больных, чем он может взять. Он жертвует ради меня клиентами, которые платили бы ему бесконечно больше, чем я… Кстати, по его мнению, с моим анализом можно заканчивать… Он думает, выслушав мой рассказ о тебе, что именно ты нуждаешься в его советах.
Раймон выглядел обескураженным и недовольным.
— Я? Что за глупость. Я вовсе не болен, — сказал он. — И вообще, мне это шарлатанство претит.
— Никакого шарлатанства в этом нет… Я тоже не была больна. Я была не уверена в себе, как ты, не доверяла себе самой. Мароль возродил во мне волю.
— Я очень хорошо знаю, чего хочу.
— Ты знаешь, чего хочешь, в делах, в своем ремесле. Но с семьей и особенно с женщинами ты робок, неловок… Я не упрекаю тебя, дорогой, а просто констатирую факт.
Он покраснел, понимая, насколько она права.
— Как могло быть иначе? Я провел юность в провинциальном городке, в окружении славных буржуа, в жизни которых любовь всегда играла подчиненную роль… Мне не хватает опыта и смелости, вот и все. От медицины это не зависит. Кроме того, моя робость сделает меня верным мужем, так что тебе нечего жаловаться.
— О, я ни на что не жалуюсь, — сказала Ирен.
В следующие недели она так часто начинала атаку и говорила с ним о Мароле, что в конце концов убедила его. В один прекрасный день она привела Раймона к доктору, и было решено, что он вернется один и будет приходить не три, а один раз в неделю.
— Это очень мало, — сказал Мароль, — но посмотрим, что нам удастся сделать.
— Я довольна, — объявила Ирен Раймону, когда они вышли. — Ты так мил!
И она поцеловала его прямо на улице. Раймон беспокойно оглядывался, опасаясь, что их могут увидеть «северные люди».
После двух сеансов у Мароля он стал таким же энтузиастом, как она.
— Я тебе бесконечно признателен за совет, который ты мне подала!
— Правда? — спросила Ирен. — Это изумительный человек.
— Да, — ответил Раймон. — Он чрезвычайно умен и ухватывает самую суть. Думаю, он принесет мне много добра.
— Мне кажется, ты уже изменился, — сказала она.
Через три месяца результаты лечения стали очевидны.
— Ты этого не замечаешь, Раймон! — повторяла Ирен. — Но ты стал другим человеком. Теперь с тобой можно разговаривать откровенно и прямо, не боясь задеть твои комплексы, натолкнуться на твой панцирь. Ты можешь смело смотреть на себя и свои желания, принимать себя таким, какой ты есть. Ты нравишься мне в сто раз больше, да, да, не сомневайся.
— Признаю, что ощущаю себя совсем иным, — сказал Раймон. — Единственное, что меня смущает: Мароль хочет, чтобы я теперь встречался с другими женщинами, а не только с тобой. Он говорит, что мое замкнутое провинциальное существование сделало из меня существо, мало приспособленное к жизни. Я должен расширить свой опыт, прежде чем утвердиться на надежном пути брака.
— Он, разумеется, прав, — отвечала Ирен. — Мароль всегда прав. Делай то, что он говорит. Но все-таки оставь немного времени и для меня.
— Мне бы хотелось все время быть с тобой — нежно сказал он. — Ты и сама это знаешь. Только вот Мароль…
— Делай то, что он говорит.
Наследующем сеансе Раймон признался доктору Маролю, что в Париже он вращается только в кругу очень скучных деловых людей.
— А знакомые Ирен?
— Вы же знаете, что она все больше и больше уединяется и любит создавать вокруг себя атмосферу тайны… Она до сих пор не пожелала познакомить меня со своей матерью и сестрами…
— Что ж, — сказал Мароль, — я займусь этим и познакомлю вас с молодыми очаровательными семейными парами, которые развлекут и разбудят вас. Кстати, Ирен может прийти с вами. Я не хочу отдалять вас от нее… Нет, нет и нет! Я просто хочу, чтобы вы не замыкались друг на друге, чтобы вы не упивались своим одиночеством, увязая в своих угрызениях и сомнениях.
Ирен же он объявил:
— Я теперь хорошо знаю вашего Раймона и обещаю, что в тот день, когда вы поженитесь, между вами будет идеальное семейное согласие.
Доктор организовал маленький ужин на шесть персон: он сам, его жена Одетта, Ванда Неджанин, еще одна молодая русская, спасенная им от отчаяния, и пианист Розенкранц, влюбленный в Ванду. Последний, пребывавший в крайне веселом расположении духа, стал звездой вечеринки. Превосходный имитатор, он последовательно изобразил яростные выкрики своего импресарио, страстные признания своих почитателей, особенности игры своих коллег. По просьбе Одетты Мароль, он сел за пианино и исполнил музыкальные пародии на Вагнера, Дебюсси, Шопена. Когда поздно вечером все разошлись, Раймон сказал Ирен:
— Она очень красива, жена Мароля.
Ирен сделала гримаску:
— Она скорее мила, чем красива… Нет, я считаю красавицей Ванду с ее дикарским и неукротимым нравом…
— Возможно, но она никого не видит, кроме Розенкранца. Смотрит на него с глупым видом, разинув рот. А вот Одетта Мароль замечает существование других людей… Мне нравятся ее короткие кудрявые волосы… и еще она хорошо сложена.
— С чего ты взял?
— На ней было очень открытое платье… Счастливец Мароль!
— О нет! — возразила Ирен. — Счастливица Одетта! Ей повезло заполучить такого мужа, которому она недостойна завязывать шнурки на ботинках.
— Как ты строга! — заметил Раймон. — Мне она совсем не кажется дурой.
— Она даже рта не раскрыла.
— Никто не раскрыл рта… Ни ты, ни она, ни я, ни один из нас… Это было невозможно, ведь все время говорил только Розенкранц.
— Да и нужды не было, — сказала Ирен. — Розенкранц такой забавный.
— Он тебе нравится? — спросил Раймон.
— Да, — ответила она. — Если быть откровенной, мужчины такого типа опасны для меня. Но у него нет ни малейшего желания заниматься моей скромной персоной. К счастью!
На следующей неделе Раймон, в свою очередь, пригласил Маролей, но в последний момент Одетта пришла одна, так как доктора вызвали на консультацию. Одетта Мароль вступила в оживленный разговор с Раймоном. У них обнаружилась общая страсть — охота. Ирен поначалу забавлялась, но затем быстро утомилась, слушая бесконечные рассказы о зайцах и куропатках, оленях и кабанах.
— Не думала, что ты такой любитель пострелять, — сказала она Раймону, когда они оказались вдвоем в машине.
— Ты меня плохо знаешь, — ответил он. — Когда я каждое воскресенье проводил за городом, моим единственным развлечением была охота.
— Ты более спортивен, чем я думала.
— Да, я человек спортивный. Почему бы мне не быть спортивным? — спросил немного уязвленный Раймон.
— Не знаю. У тебя неспортивное тело.
— Ты бы удивилась моей выносливости, — сказал он. — В полку я изумлял всех моих товарищей. Я гораздо сильнее, чем выгляжу.
— Возможно, — согласилась Ирен. — Я бы никогда в это не поверила. Но раз ты говоришь…
Раймон по-прежнему посещал Мароля каждый вторник. Через полгода доктор сказал Ирен:
— Мне кажется, наш друг на верном пути.
