Десять вечеров - Сборник сказок
Ветка свесилась ивы,
Словно тонкая нить…
Пусть, как тонкая нить,
Жизнь моя оборвётся…
Кинулась она в реку, но деревянная чаша не позволила ей погрузиться в воду с головой. Поплыла девушка по течению.
Рыбаки на лодке заметили её:
– Смотрите, плывёт большая чаша! Ловите её!
Схватились они за чашу, потянули, вытащили её из воды, смотрят – да это человек с чашей вместо головы! Рыбаки испугались.
– Ой, что это! Что за диво такое? – И в страхе бросили девушку на берегу. Через некоторое время она очнулась, встала с земли и воскликнула:
О, лучше бы волны реки
Навеки меня поглотили,
Как с ветки упавший плод!
Зачем я выплыла вновь
Из тёмной речной пучины?
Оглянулась, кругом всё пусто, ни живой души, а куда идти, неизвестно. Наконец поневоле побрела она куда ноги несут и вышла к людскому селению.
Крестьяне, увидев её, зашумели:
– Что это за урод такой? Вместо головы – деревянная чаша, а руки-ноги человечьи. Видно, старая чаша стала оборотнем.
Иные в страхе показывали на неё пальцем, другие потешались, а нашлись и такие, которые говорили:
– Ну и пускай оборотень! Зато поглядите, какие у него руки и ноги красивые.
А надо сказать, что теми местами ведал правитель по имени Ямакагэ-но самми-тюдзё102. Как раз в это время прогуливался он по веранде своего дома. Залюбовавшись цветущими деревьями, правитель остановился в задумчивости:
«Что прекраснее весеннего вечера! Показать бы сейчас своей любимой, как горят огни в далёких селениях, где жгут чернобыльник, чтобы отогнать москитов, как стелются прозрачные дымки по самому краю неба!..»
Вдруг видит он: на дороге показалась девушка с чашей на голове.
– Эй, позовите-ка её сюда! – приказал правитель.
Слуги бегом отправились выполнять приказ господина и привели к нему Хатикадзуки.
– Откуда ты родом и кто ты такая? – спросил правитель.
– Родилась я в Катано, – ответила Хатикадзуки. – Рано лишилась матери я и печалюсь о ней безмерно. Постигло меня и другое горе. По воле судьбы стала я неслыханным уродом, всем на свете я противна. Дошла я без пути и цели до берега Нанива, а отсюда пойду, куда ноги меня несут, сама не знаю куда.
Стало правителю жаль девушку, и приказал он снять с её головы чашу. Но не тут-то было! Крепко чаша приросла к голове. Как ни бились слуги, не могли и на волос её сдвинуть. Глядели на это люди и посмеивались:
– Откуда только взялось такое страшилище!
– Куда же ты направишь теперь свой путь, Хатикадзуки? – спросил девушку господин тюдзё.
– Некуда мне идти, – ответила она, – потеряла я свою добрую мать, стала пугалом для людей, все боятся и взглянуть на меня, все гнушаются мной, а пожалеть меня некому.
– Ну что же, я думаю, что занятно иметь у себя в доме такое удивительное существо, – сказал господин тюдзё и решил оставить девушку у себя в услужении.
– В чём твоё мастерство? Чему ты обучена? – спросил он её.
– Никакому полезному мастерству я не обучена. Вот только, пока матушка была жива и заботилась обо мне, научилась я играть на разных цитрах да на маленькой флейте, выучила наизусть стихи из Кокинсю, Манъёсю и Исэ-моногатари, все восемь свитков Сутры Лотоса103 и многие другие молитвы. А больше я ничего не знаю.
– Ну, если ты ничего другого не умеешь, то будешь истопницей при бане.
Непривычная это работа была для девушки, но против судьбы не пойдёшь! Пришлось ей топить печь и греть воду. Весь день с самого утра люди в доме издевались над нею, не давали ей проходу злыми шутками. Ни у кого не нашлось в душе хоть капли жалости. Только и слышала она:
– Эй, Хатикадзуки! Горячую воду для господина!
Не успеет ещё окончиться третья и четвёртая стража ночи104, ещё не наступит рассвет во время пятой стражи, как её уже будят и заставляют браться за работу. Не привык склоняться бамбук, а сгибается до самой земли под тяжестью снега. Печальная сидит Хатикадзуки перед огнём. Мысли её горьки, как дым от валежника. Страшится девушка, что недобрая слава о ней расходится широко вокруг, словно этот горький дым!
– Скорее, нагрей воду! Подай горячей воды! – кричат на неё слуги.
Только начнёт смеркаться, как уже приказывают:
– Подкидывай хворост! Нужна горячая вода омыть ноги господину. Эй, Хатикадзуки, живее!
Подкладывая хворост в печь, грустно жаловалась усталая девушка на свою судьбу:
Как трудно, как тяжело,
Нежных рук не щадя,
Ломать колючий валежник.
О, если б вечерним дымком
Исчезнуть в далёком небе!
«За какие грехи в прежних моих рождениях105, – вздыхала Хатикадзуки, – послана мне эта злосчастная доля? Долго ли мне томиться в этом грустном мире? Печаль жжёт меня, словно огонь в печи».
Горой навалится на грудь горе, рукава так влажны, словно смочила их волна на морском побережье, слёзы льются ключом, но нет ключа отпереть родные двери. Жизнь, словно росинка, повисшая на самом кончике лепестка, вот-вот исчезнет.
Когда ж ты сметёшь с небес,
О ветер, шумящий в соснах,
Угрюмые облака,
И снова на ясном небе
Сиянье луны разольётся?
Сложив такие стихи, девушка вновь торопилась нагреть воды.
А надо сказать, что у господина тюдзё было четверо сыновей. Трое старших уже обзавелись своей семьёю.
Младший по имени Ондзоси, носивший звание сайсё106, был очень хорош собою, приятен и мягок в обхождении, и все говорили, что напоминал он знаменитых красавцев древности: принца Гэндзи107 и Аривара-но Нарихира.
Юноша любил всё прекрасное. Весной он проводил свои дни под сенью вишен в цвету, грустя о том, что так скоро они облетят. Летом влекли его сердце листья на дне прозрачного потока. Осенью он любовался садом, усыпанным алыми листьями клёна, и всю ночь до рассвета не сводил глаз с полной луны. Зимою печалился о мандаринских утках, глядя, как дремлют они неверным сном среди камышей на краю пруда, подёрнутого ледком.
Но не было у него жены, некому было подстелить ему свой рукав в изголовье. Одинокий, он следовал только прихотям своего сердца.
Однажды случилось так, что госпожа и её старшие сыновья давным-давно искупались в горячей воде, один лишь Ондзоси запоздал. Уже смеркалось, когда он прошёл в баню. И вдруг услышал он нежный голос Хатикадзуки:
– Я сейчас налью чистой воды для вашей милости.
Когда же начала она наливать воду,
