Десять вечеров - Сборник сказок
– Увы, жестокая судьба! Не дождалась я, чтоб исполнилось тебе лет семнадцать-восемнадцать, не успела выдать тебя замуж… Тогда бы умерла я со спокойным сердцем… Да не сбылось это, оставляю я тебя, малолетнюю… – И при этих словах полились у неё слёзы.
Химэгими тоже заплакала вместе с матерью.
Тогда мать глубоко-глубоко вздохнула, достала стоявший неподалёку ларчик и поставила его на голову дочери. Потом воткнула в волосы дочери гребень, наверно, самый тяжёлый на свете, а сверху надела чашу-хати99, такую большую, что она закрыла голову девочки до самых плеч, а затем произнесла такие стихи:
Я – слабая былинка,
Но верю в помощь дивную твою,
Богиня Каннон!
Всё совершила я в мой смертный час,
Что некогда ты повелела мне.
И с этими словами отошла в мир иной.
Отец, поражённый горем, стал плакать и сетовать:
– О, зачем покинула ты нашу юную дочь, зачем скрылась от нас неизвестно куда!
Но что делать! Как ни грустна была последняя разлука, а пришлось предать умершую огню на погребальном костре. Там обратился в дым её прекрасный образ; безжалостный ветер развеял лик, сиявший, подобно полной луне.
Отец подошёл к химэгими и попробовал было снять у неё с головы чашу, но не смог. Чаша словно приросла.
– О несчастье! Лишилась ты своей матери. Так нет же! Злой судьбе этого показалось мало, наградила она тебя неслыханным уродством. Какое горе! – печалился он.
Но ещё того больше грустила осиротевшая дочь. Всё время молилась она о душе матери. Образ её всегда стоял перед глазами химэгими.
Когда весною опустеют ветки сливы, растущей у застрехи дома, когда облетают вишни и остаётся на них лишь негустая листва, грустно становится на сердце. Но дождись новой весны, и цветы раскроются снова.
Луна зайдёт за гребни гор, ночной мрак поглотит её, но на следующий вечер она появится вновь. Увы, милые образы ушедших от нас людей не являются нам с полной ясностью даже в сновидениях. И нет того дня, и нет того вечера, и нет того перекрёстка дорог, на котором кто-нибудь хоть однажды повстречал наяву тех, кто ушёл безвозвратно в иной мир. Кружатся мысли в голове, как колесо, вертящееся вхолостую, но нет сил остановить колесо судьбы.
Через некоторое время собрались вместе родные и близкие отца химэгими и стали толковать, что не годится мужчине до конца своих дней оставаться одиноким:
– Что пользы без конца печалиться, подстелив в изголовье влажный от слёз рукав! Как бы ни была дорога сердцу та, что покинула наш мир, но пора унять свою скорбь.
Санэтака ответил им, что, конечно, супруги ему уже не вернуть, а печаль вдовца слишком тяжела, и нет пользы в вечных жалобах, и что, словом, он последует их благому совету. Все, как один, очень обрадовались, стали искать ему подходящую невесту, и вскоре он вновь женился.
Так изменчив наш мир, а сердце человеческое непрочно, как вишнёвый цвет. Когда минула осень и облетели с веток алые листья клёна, во всём доме лишь одна химэгими ещё печалилась об умершей.
А новая жена воскликнула при виде девушки:
– Бывают же на свете такие отвратительные уроды!
И с тех пор возненавидела свою падчерицу страшной ненавистью. А когда родилась у неё дочь, уж тогда мачеха не захотела ни видеть Хатикадзуки100, ни слышать о ней.
Новая жена вечно возводила на свою падчерицу напраслину по каждому пустяку и всё время чернила её в глазах отца.
Что оставалось делать Хатикадзуки? Уйдёт она на могилу своей матери и сетует, обливаясь горькими слезами:
– В нашем мире и без того полно печалей, разлучена я со своей матушкой, слёзы мои льются рекою, но, увы! – зачем не могу я потонуть в пучине слёз. Жизнь стала мне в тягость. Всем я противна, таким небывалым, неслыханным уродством наградила меня судьба. Мачеха меня возненавидела. Когда потеряла я родную мать, то думала, что, если уйду вслед за нею, отец мой будет обо мне печалиться, и жалела его. Но теперь родилась у него другая дочь, и он скоро обо мне и думать забудет. Раз мачеха меня невзлюбила, то и отец – моя последняя опора в жизни – не слишком обо мне будет печалиться. Пусть возродимся мы в едином лотосе101, там успокоится моё сердце, – так сетовала девушка, ручьём проливая слёзы, но не было ни одного человека на свете, который отнёсся бы с сочувствием к её печали.
Мачеха, прослышав обо всём, стала говорить:
– Эта Хатикадзуки ходит на могилу своей матери, чтобы проклинать своего отца и меня с моим ребёнком. Страшное дело!
Вот какое жестокое обвинение возвела мачеха на свою беззащитную падчерицу.
Увы, мужское сердце изменчиво. Отец поверил своей новой жене и, призвав к себе дочь, сказал ей:
– У тебя низкое сердце! Все жалели тебя за твоё убожество, а ты проклинаешь ни в чём не повинных людей, и кого же! Свою вторую мать и маленькую сестрицу. Это чудовищно! Зачем мне терпеть в своём доме злого урода! Выгоните негодницу из дому, пусть идёт куда хочет.
Услышав эти слова, мачеха отвернулась в сторону, чтобы скрыть злорадный смех.
О жалость! Злая мачеха сорвала с Хатикадзуки её наряд, надела на девушку одно тонкое холщовое платье, а потом вывела её на перекрёсток дорог посреди поля, да там и оставила.
«Как жесток наш мир!» – печалилась бедняжка, не зная, куда ей теперь идти. И чудилось ей, будто блуждает она ночью в глубоком мраке. Что могла она? Только лить слёзы…
Спустя немного времени она сказала:
На перекрёстке дорог,
В далёком неведомом поле
Я одиноко стою.
Где мне приюта искать?
Кто мне поможет, несчастной?
И с этими словами она пошла куда глаза глядят, не выбирая дороги, пока наконец не достигла берега широкой реки.
«Чем блуждать без пути и цели, – подумала Хатикадзуки, – лучше мне броситься в воду, тогда я соединюсь с моей дорогой матушкой». Но поглядела она в быстрые воды реки, и её юное сердце содрогнулось.
– Как сильно волны бьются о берег! – подумала девушка. – Как белая река кипит на перекатах! Куда ни глянешь – вода так страшна. Что же мне делать?
Однако, вспомнив о своей матушке, вдруг решилась она уйти из мира, но, прежде чем броситься в бурные воды, сложила такие стихи:
Над пучиной реки
