Кодзиро Сэридзава - Книга о Человеке
На исходе года тетушка по секрету высказала ему свое беспокойство по моему поводу. Дело в том — я сам признался в этом тете, — что почти три месяца с утра до вечера я истово молился перед капищем в домашней божнице, чтобы Бог ниспослал мне денег на учебу и чтобы в знак своего расположения положил на столик для подношений бумажные ассигнации или серебряные монеты; проснувшись спозаранок, я бежал к столику, но никакого знака от Бога так и не дождался. Тогда я решил, что Бог, обитающий на небесах, гнушается посещать такое маленькое капище, и с этого времени, как только выпадала свободная минута, я выходил на берег реки Каногавы, шел к заливу или взбирался на гору Усибусэ и, обратившись к небу, возносил ту же молитву, ожидая, что с неба посыплются деньги, но все тщетно. Я понял, что Бог охотно принимает деньги от людей, но сам людям не даст и полушки. Поэтому отныне я сам должен искать тех, кто дал бы мне денег…
— Бедняжка, — сокрушалась тетя, — боюсь, как бы он с отчаяния не совершил чего дурного… Нельзя ли что-нибудь сделать?..
Дядя ее успокаивал:
— Он мальчик тихий, ничего дурного не совершит. Когда поймет, что не в его силах что-либо изменить, он смирится и станет рыбаком.
Все же дядя стал за мной примечать. Парень сделался молчалив, даже дома слова не вытянешь, со школьными друзьями не играет… Вечерами под единственной электрической лампочкой вместе с теткой подшивает платки, которые она берет в качестве надомной работы. Несмотря на то что подшивание платков — сугубо женское занятие, он сам попросил тетю научить его и посвящает этому каждый вечер, верно надеясь скопить денег на учебу, но за один подшитый платок дают пять ринов, а так как за вечер трудно подшить больше одного платка, в месяц можно заработать не больше двенадцати сэнов. А он-то, бедняга, надрывается, думая, что с этим грошами сможет осуществить свою заветную мечту — учиться в школе!..
Дядя задумался о том, когда же эта мечта мной овладела, и наконец понял. На пятом году моей учебы, во время летних каникул, месяца два назад, наступил день, когда в Ганюдо и других окрестных деревнях впервые включили электричество. Еще за три месяца до того в каждом доме установили оборудование в расчете на одну лампочку. Прежде все пользовались бумажными фонарями и керосиновыми лампами, с приходом ночи деревня погружалась во тьму, никто не выходил из дома, невозможно было даже поужинать, поэтому все рано ложились спать. В назначенный день объявили, что вечером включат свет, жители ждали, судача о том о сем. Как только солнце зашло и стало темно, внезапно зажегся электрический свет. Одним махом ночь точно озарилась. Пораженные, мы не могли сдержать криков изумления. К столбам электропередачи, стоящим вдоль деревенской улицы, также навесили лампочки, и сельчане бурно веселились всю ночь напролет, как на празднике.
Тетя тогда мне сказала:
— Вот и отлично! Теперь тебе не придется больше чистить лампу… Руки у тебя выросли, в ламповое стекло не влезают, каждый вечер мучишься…
А я ответил совершенно невпопад:
— Наш учитель Масуда говорит, что электричество — замечательная вещь. Его изобрел некто Эдисон… Он был беден, но умен и, приложив усилия, поступил в среднюю школу и сделал это открытие… Ты тоже, сказал учитель, парень умный, поэтому во что бы то ни стало должен попасть в среднюю школу и сделать открытия, которые бы порадовали всех…
Дядя слышал наш разговор, но пропустил мимо ушей. Оставалось меньше месяца до окончания начальной школы, и он был уверен, что потом я стану рыбаком и кормильцем семьи, и вдруг, в середине марта, в день, когда наконец стих западный ветер, вернувшись из школы, я нашел адресованное мне письмо, прочел и, крикнув, что мне опять надо в школу, стремглав выбежал из дома. В тот вечер благодаря установившемуся на море затишью было решено выйти на ночной лов каракатиц, но к назначенному времени я не вернулся.
В письме сообщалось о согласии посылать мне по три иены в месяц на учебу и прилагался чек почтового перевода. Я показал его учителю и попросил подать вступительное заявление, но получил отказ, поскольку срок подачи уже истек. Тогда директор школы Коикэ, сжалившись, пошел со мной в среднюю школу и настоятельно попросил тамошнего директора принять заявление. В результате, в виде исключения, оно было принято.
— Вот почему я опоздал, — объяснил я деду с бабушкой, продемонстрировав им чек на почтовый перевод, но само письмо не показал и скрыл, кто был отправитель.
Обо всем этом тетя сообщила дяде.
Дней через пять-шесть, объявив, что иду на вступительные экзамены, я надел костюм, который до этого надевал только во время торжественной встречи высокочтимых особ в императорской резиденции Нумадзу, прихватил с собой обед и ушел спозаранок. Уже миновало десять часов, а я все еще не возвращался. Дед с бабушкой гадали, уж не потому ли я не возвращаюсь, что провалился на экзамене, если же провалился, то теперь наконец смирюсь со своей участью, и это будет только к лучшему. В половине одиннадцатого я неожиданно явился. Никто не решался со мной заговорить.
— Небось проголодался, — сказала тетя.
Я ответил, что сыт, учитель Янагисита дал мне норимаки[11].
— Я думал, что будет хорошо, даже если пройду последним, — сказал я, снимая хакама[12], — но оказался третьим из ста пятидесяти сдававших экзамен…
— Молодец! — воскликнула тетя, но, взглянув на деда с бабушкой, осеклась.
Переодевшись в свою обычную одежду, я стал перед ними отчитываться. Дело в том, что результаты должны были объявить в семь тридцать, и я ждал в школе, но задержались на целый час, когда же начали объявлять, абитуриенты и их родственники выстроились в очередь, нас провели в зал и мы выслушали обращенные к нам слова директора школы. Вот почему я вернулся так поздно. Рассказывая это, я вытащил из большого конверта полученные в школе памятки. В них значилось: с первого мая следует носить летнюю форму, до этого времени ходить в школу в кимоно, хакама и в обуви; форму и форменную фуражку пошить в одном из трех назначенных школой ателье, названия ателье и их адреса прилагались. Учебники также следует покупать в указанных школой двух книжных магазинах, о том, изменились ли учебники с прошлого года, сообщат там же… и т. д.
Тетя тотчас зачитала весь список деду с бабушкой и сказал, что завтра же утром надо пойти в город и начать готовиться.
— Но у нас нет на все это денег, — вздохнула бабушка.
Тогда я сказал:
— Тетя, завтра я пойду на городскую почту и получу по чеку три иены. Прошу вас, сходите со мной. Надо заказать летнюю форму… Ну а форменная фуражка… Я просто прикреплю к нынешней кокарду средней школы. Учебники — те, что остались без изменений с прошлого года, — учитель Янагисита посоветовал попросить у ребят, перешедших во второй класс, скорее всего, новых покупать придется не так много, только вот ботинки надо купить поскорее, но вместе с платой за одежду трех иен должно хватить.
Внезапно в разговор вступил дед:
— Если бы твой отец не передал все свое состояние Тэнри, ты бы смог без всяких проблем учиться в средней школе… Надо же быть таким остолопом! Говорят, что воздаяние за дела родителей — в детях… Твои беды да будут в упрек твоим родителям!
Тут все замолчали… Как бы там ни было, несмотря на всякого рода трудности пятого апреля я, как примерный ученик, надел башмаки и, набравшись мужества, отправился в школу. Дня через четыре, утром, члены молодежной организации пришли к деду и объявили, что меня изгоняют из деревенской общины. Дед пытался возразить:
— Такого ребенка объявлять изгоем — да на что это похоже! Это я послал его в школу, так что, если уж на то пошло, изгоняйте из общины меня!
Однако в тот же вечер, когда я вернулся из школы, вышеупомянутый Тигр подозвал меня и объявил, что отныне я изгой. После этого дед частенько, точно думая вслух, говорил тете:
— Вот, поступил он в среднюю школу и стал изгоем… В нашем тесном доме, где нет даже стола для занятий, по ночам при свете лампочки он помогает тете в надомной работе… Вряд ли он сможет долго протянуть в школе, но с таким характером что-нибудь из него непременно выйдет…
Не прошло и десяти дней моей школьной жизни, когда утром, уже ослабевший, дед, не вставая с постели, скончался. На следующий день были назначены похороны, но я рано ушел в школу и не показывался до наступления ночи.
По деревенскому обычаю вечером, после окончания похорон, родственники и соседи собрались в доме, пили, шумели, и только в девять, когда все разошлись, тетя рассказала дяде, что я вернулся, когда стемнело, и, не притронувшись к еде, ушел в гардеробную и с тех пор не выходил. Тогда он заглянул в темную гардеробную и увидел, что я лежу неподвижно, уткнувшись головой в циновку, и всхлипываю.
