Кодзиро Сэридзава - Книга о Человеке
По его словам, во время войны все молодые рыбаки были призваны в армию, в Ганюдо почти прекратился рыбный промысел, и жители впали в страшную нищету. Но в то же время в окрестных водах развелось много рыбы. Поэтому после войны, когда уцелевшие молодые люди вернулись и после нескольких лет отсутствия занялись рыбной ловлей, они стали собирать богатейший улов. В те годы во всей Японии не хватало продуктов питания, люди, чтобы не умереть с голоду, повсюду рыскали за продовольствием. Каждый день не только торговцы, но и окрестные жители толпами набрасывались на рыбу, выловленную рыбаками Ганюдо. Все это произвело революцию в психологии и социальном положении рыбаков.
Прежде рыбаки отдавали выловленную рыбу двум оптовым торговцам в порту, которые сами определяли цену, к тому же они платили не сразу, расчет производился в конце месяца. Отношения между рыбаками и торговцами были неравноправными, торговцы, можно сказать, наживались на труде рыбаков. После войны ситуация в корне изменилась. Рыбаки сами стали назначать цену за рыбу, продавали ее за живые деньги и покупателям, от которых не было отбоя, и оптовым торговцам. Благодаря такой практике рыбаки не только уравнялись в правах с торговцами, но и каждый день получали на руки деньги, о которых прежде не смели мечтать. Они стали по-настоящему богаты и счастливы. В первые послевоенные годы финансовая политика оккупационных сил часто менялась, из-за колебаний денежного курса многие пострадали, но и это постепенно улеглось… Ныне в Ганюдо создали рыболовецкий профсоюз и собираются обратить в доход профсоюза то, что в течение долгих лет составляло прибыль торговцев.
Однако рыбаки, не привыкшие держать на руках много денег, не знали, что делать с хлынувшим на них богатством, большинство складывало деньги в сундук… Так было и в доме Ёсабуро. После смерти отца, когда он учился в средней школе, старший брат привел в дом невесту, окончившую в городе женское училище. Освоившись в новом доме, она как-то за ужином сказала его брату и матери:
— Хранить деньги в сундуке — опасно, да и проценты не начисляют, разве не лучше положить их в банк? В банке начисляются проценты…
— Начисляются проценты? Что это значит?
— Допустим, вы кладете сто иен. При ставке в пять процентов за год вам начисляют пять иен.
— Неужели? Выходит, если положить пятьсот иен, можно получить дополнительно двадцать пять иен? В сундуке деньги спят, а отданные в банк работают и дают доход, так, что ли, получается?
— Именно так. Вот почему хранить деньги не в банке — это расточительство.
Из этого разговора он впервые узнал о существовании банков. Отец время от времени пересчитывал деньги, хранящиеся в сундуке, и он всегда удивлялся, наблюдая, как брат после смерти отца делает то же самое.
— А отданные банку деньги всегда можно забрать обратно?
— Разумеется, это ведь наши деньги.
Он не знал, отдали ли после этого вечернего разговора деньги в банк, но, бывая в городе, каждый раз, перейдя через мост, с почтением взирал на внушительное здание банка. Спрятанные в сундуке, деньги спят, а положенные в банк — приносят доход. Как так получается? — недоумевал он.
Мать в садике при доме держала несколько кур, и брат уже давно уговаривал ее избавиться от них и жить без забот, но она и слышать не хотела.
— Они же каждый день несут яйца! — постоянно говорила она.
Этих яиц было пять штук в день, самое большее семь, но мать не позволяла их есть самим и все уносила на продажу. За одно яйцо она выручала около трех сэнов… Мать радовалась, считая, что тем самым вносит важный вклад в семейный бюджет. И даже не задумывалась о том, сколько усилий требуется, чтобы заготовлять корм, убирать сад. И ему часто приходило в голову, что если положить в банк сто иен, можно на процентах заработать деньги, равные тем, которые мать выручала за яйца в результате годового труда…
Это казалось ему невероятно странным. Как-то раз, случайно проходя мимо большого здания банка, он увидел, как в него входит молодая девушка. Набравшись мужества, он вошел вслед за ней, и удивлению его не было предела. Он ожидал, что окажется в темном помещении, а очутился в ярко освещенном электричеством зале. Входящие с улицы люди подходили к перегородке, за которой работали молодые мужчины и женщины, обслуживавшие вошедших через металлическую решетку…
— Меня потрясла мысль, — продолжал Ёсабуро, — что эти молодые мужчины и женщины начисляют проценты на вложенные деньги. Вероятно, удивление, испытанное в тот момент, и пробудило во мне желание стать банковским служащим, вскоре я поступил в школу высшей ступени… К этому времени рыбаки, в отличие от вашей эпохи, стали жить зажиточно, в любом доме в сундуках спала не одна стоиеновая купюра. В сравнении с тем, что было до войны, говорит моя матушка, теперь — сущий рай, но при этом она, сколько ее ни отговаривают, до сих пор держит кур. «А что, если мы опять угодим в ад?» — говорит она.
Тут жена не выдержала и вмешалась в наш разговор:
— Господин Ёсабуро, вы, кажется, сказали, что на этой неделе заканчивается срок подачи прошений о приеме на работу?
— Да, и я решил — всю ночь просижу в углу вашего сада, но допрошусь. Надеялся, что смогу убедить вас своим рассказом…
— Я завален работой! Твое присутствие мне мешает. Понимаешь ли ты, какую ответственность несет поручитель перед банком?
— Да, начальник университетского отдела по распределению доходчиво мне объяснил.
— Ты уверен, что меня не подведешь? Можешь поклясться?
— Да, работа в банке — мое жизненное призвание и я ни за что вас не подведу!
Я сказал жене шутливо:
— Слышала его клятву?.. Если в будущем что случится, вместе посмеемся, какие мы были наивные… Это стоит того, чтоб стать поручителем!
— Большое спасибо! — Юноша, бухнувшись на колени, отвесил поклон.
— Приноси завтра утром свое прошение! — отрезал я и уже собирался подняться, но он сказал, что прихватил прошение с собой, и достал его из внутреннего кармана. В прошении были уже вписаны место моего рождения и мой нынешний адрес. Мне оставалось лишь поставить подпись. Но в доме не нашлось ни кисти, ни тушечницы. Ёсабуро сказал, что подпись будет действительна, если я распишусь обычной ручкой, поэтому я воспользовался толстой ручкой «Монблан». Он попросил меня приписать перед моим именем «романист», я написал — «писатель».
— Разве есть разница между романистом и писателем?
— Я не романист, а писатель. Когда-нибудь ты это поймешь, — сказал я и передал ему прошение.
Он тотчас надел свои старые гэта и, торопливо попрощавшись, ушел.
Не знаю, сколько прошло времени, я уж и думать о нем забыл, как вдруг однажды вечером он вновь появился в нашем доме. Смотрелся он непривычно — в ботинках, в форме студента Токийского университета. Жена сообщила мне об этом, не заходя в кабинет. Я тотчас спустился.
Он сидел на циновке, улыбаясь. Сказал, что сдал только что устный экзамен на место в банке М. Письменный экзамен состоялся ранее, и он, по его словам, был доволен своими ответами.
— Мне неизвестно, кто из экзаменаторов был господин Накатани, но я всем отвечал хорошо.
— Как так?.. Я-то думал ты подашь заявление и, в свойственной тебе манере, отправишься прямиком к Накатани… даже волновался… А ты, значит, вот как…
— Я и вправду хотел сразу же нанести визит, но начальник отдела по распределению меня предостерег… Мол, так нельзя, таким поступком я произвел бы неблагоприятное впечатление…
— Теперь, когда экзамены закончились… ты готов к тому, что тебя могут не взять в банк?
— Я не допускаю такой мысли, — сказал он решительно и, к моему удивлению, не засиживаясь, вскоре ушел.
Прошло всего два часа, когда раздался вдруг звонок от Накатани.
— Ты поручился за одного из претендентов на место в нашем банке. Он кто тебе — родственник?
— Ближайший сосед. Фамилия одна, так что в далеком прошлом, может, и было какое-то родство, но сейчас мы по документам не родственники.
— Он не проходит по своим семейным обстоятельствам, но, разумеется, то, что ты его поручитель, имеет значение. Все же объясни, почему ты согласился за него поручиться?
— Его покойный отец был моим одноклассником в начальной школе, кроме того, сам он, как и я в молодые годы, поступил в университет, преодолев немалые трудности. К тому же он считает работу в банке своим жизненным призванием…
— Идеологически он не красный?
— С этим все в порядке. При том, что учился на экономическом факультете, к марксистской литературе даже не притрагивался. По его словам, все свободное время он посвящал чтению книг о финансах.
— Неужели? Все же какой-то он неотесанный, кажется дикарем…
— Чего ты хочешь, сын рыбака… Я тоже в его годы был дикарем, разве нет? — рассмеялся я.
