В раю - Пауль Хейзе
— Нет, — прошептала она, тихо отталкивая его, — оставь меня, милый, или я возьму слова свои назад; нам обоим следует дать себе время на испытанье. Сиди смирно, вот тут против меня, оставь мои руки и попытайся понять то, что я тебе скажу. Видишь ли, мой друг, твоя возлюбленная девушка уж опытна, настолько опытна и рассудительна, что как ей это теперь ни тяжело, она все-таки же не теряет еще голову и сохраняет благоразумие за двоих. Я уже сказала, что не отказываюсь от счастья принадлежать тебе из-за того только, что ты не свободен. Я люблю тебя за многое, что знаю и вижу в тебе, а также и за деликатность, с которою ты относишься к так сильно оскорбившей тебя женщине! Люблю тебя за то, что не хочешь разорвать брака судебным порядком, хотя имеешь к этому полную возможность; люблю тебя наконец за то, что ты так сильно любишь ребенка, что не хочешь пожертвовать им даже ради свободы. Потребовалась ли бы в действительности такая жертва, это — другое дело. Что касается до меня лично, то что бы там ни случилось, явится ли к нам на помощь человеческое правосудие или нет, я знаю, что отныне и навсегда вся моя жизнь будет посвящена тебе. Если бы даже я захотела, то все же никогда более не могла бы принадлежать себе. На все другие соображения не стоит обращать внимания. Вероятно, можно отыскать где-нибудь на свете такой уголок, где мы могли бы спокойно наслаждаться своим счастьем. Но предварительно ты должен еще узнать меня. Не улыбайся и не говори глупостей, которые я все вперед знаю. До сих пор ты действительно не знаешь меня такой, какова я на самом деле, тогда как я знаю тебя, потому что видела твою работу, знаю прежнюю твою жизнь. Притом же женщина, в течение тридцати одного года наблюдавшая свет, всегда может лучше понять человека, чем мужчина, да еще к тому же художник, которого хорошенькое личико может всегда до некоторой степени сбить с толку. Милый мой, подумай только о том, что через десять лет я буду старухой, которая не будет уже годиться для того, чтобы служить моделью для твоей Евы. На что я тебе тогда буду, если мое внутреннее «я» не сделается для тебя необходимым и не будет тебе казаться достойным любви и уважения? Потому-то и надо, чтобы мы подождали по крайней мере год. Поверь, что мне дорого стоит наложить на себя такую епитимию. Ужей так прошло для меня невозвратно так много хороших, молодых дней! Остаться еще на год невестой для меня жестоко! Но чем сильнее я тебя люблю, чем несчастнее буду, если ты не выдержишь этого испытания, — тем более я должна настаивать на его необходимости. Разве я не должна притом завоевать сердце твоего ребенка, чтобы он не чуждался той, которую должен будет называть своей матерью?
Юлия бросила на Янсена взгляд, полный задушевной ясности и нежного чувства, и подала через стол руку, которую тот так сильно сжал, что девушка, смеясь, стала отнимать ее прочь.
— Ты, может быть, права, — серьезно сказал он. — По крайней мере, я думаю, что ты обсудила все лучше и вернее меня; кроме того, я так ошеломлен неожиданным счастьем, что ты можешь заставить меня сделать все, что тебе угодно. Боже мой! Когда вспомнишь, в каком настроении пришел я к тебе, считая себя осужденным, погибшим человеком… а теперь… а в будущем…
Янсен хотел снова встать. Казалось, его манило место у ее ног, занимаемое собакой. В это время в прихожей они услышали голос старого Эрика, уверявшего с досадой, что барышня никого не принимает.
— Это до меня относиться не может… — возразил кто-то. — Я поверю в том только случае, если она сама мне это скажет.
— Анжелика! — вскричала Юлия. — Разве мы можем не поделиться с ней нашим счастьем?
Юлия вскочила и бросилась в прихожую, прежде чем успел ее удержать Янсен, которому в данную минуту всякое постороннее лицо казалось помехою.
— Не бойся его! — вскричала она, с торжеством вводя в комнату пораженную Анжелику. — Он, я тебе скажу, настоящий берсерк и ссориться с ним неблагоразумно. Поэтому-то я и прошу тебя заключить со мной против него союз. Две девушки наших с тобою лет сумеют, конечно, укротить даже и такого беспокойного человека? Впрочем, ты отчасти даже обязана помочь мне, так как сама виновата во всем, что теперь случилось! Любезный Янсен, не принимайте же такой сердитый вид. Скажите моей милой, доброй и совсем сконфуженной приятельнице, что мы твердо решились не расходиться после того, как сошлись таким удивительным образом, при посредстве изящных искусств и этой милой художницы, которую мы обязаны благодарить за хлопоты по сватовству!
Янсену волей-неволей пришлось сказать Анжелике несколько любезных слов. Но он был еще так взволнован, что вскоре снова замолчал. Он с трудом понимал то, что говорила умная его возлюбленная, которую, впрочем, плохо поддерживала и Анжелика, бывшая на этот раз не очень словоохотливой. Разговор шел о том, чтобы приятельницы переехали жить на одну квартиру, куда жених будет приходить лишь изредка и притом всегда в присутствии Анжелики. Решено было также держать обручение в тайне и не сообщать об этом даже ближайшим друзьям и собратьям по раю. Говорила почти только одна Юлия. Она была такой веселой, какою приятельница никогда еще ее не видала, настояла на том, чтобы Янсен и Анжелика остались у нее завтракать, и прелестно исполняла при этом обязанность хозяйки. Янсен, точно притягиваемый магнитом, следил за каждым ее движением и часто отвечал совершенно невпопад. Когда в двенадцать часов ему надо уже было идти домой, — Анжелика тоже поспешно встала.
— Я отправляюсь вперед, — сказала она, — а то, пожалуй, долго дожидаться, пока успеют проститься жених с невестой.
Но Юлия удержала ее. Она позволила Янсену поцеловать только руку, вытолкала его за дверь и, кинувшись на шею приятельницы, стала целовать ее, со слезами на глазах.
— Прости мне мое счастье! — шептала она. — Оно так велико, что даже пугает меня, я чувствую себя совершенно так, как будто украла царскую корону.
— Ах ты дитятко! — возразила ей художница, которая, вся покраснев, склонилась над своей подругой. — Я уже говорила тебе, что сама ни за что бы не решилась на такой безумно смелый поступок. Любить этого человека,
