В раю - Пауль Хейзе
Собака встала и как-то особенно внимательно смотрела на своего господина, который, сделав над собою усилие, поднялся с места и, по-видимому готовился уйти.
Юлия, казалось, не заметила движения Янсена и, не глядя на него, сказала с нежным выражением в голосе:
— Как вы должны были страдать!
Потом, помолчав немного, прибавила:
— И вы ее с тех пор не видали?
— Никогда. Я только и дожидался выздоровления ребенка, чтобы уехать из Гамбурга. Я разорвал все, что привязывало меня там, и пересадил жизнь свою сюда. Здесь я сделался новым человеком — по крайней мере, я воображал себе это в те минуты, когда забывал прошедшее. Врачи совершенно правы, говоря, что перемена воздуха производит иногда чудеса. Вы, может быть, думаете, что мне было очень уже тяжело завести фабрику священных статуй. Я знал, что устраиваю ее только для того, чтобы обеспечить себе возможность, каждые три месяца высылать известную сумму жене через посредство третьего лица в Гамбург. Я, так сказать, должен был платить за себя выкуп и не имел права быть особенно разборчивым в средствах. Человек, чувствующий себя счастливым и на котором не лежит никакого пятна, может доставлять себе благородную роскошь приносить материальные жертвы своим убеждениям. Будь моя жена такова, какою я хотел ее видеть, мне было бы приятно переносить нужду и лишения для того, чтобы оставаться верным своим идеалам и не шевельнуть пальцем иначе как на служение истинному искусству. Я чувствовал себя нравственно разбитым, — жизнь моя была испорчена, меня охватило какое-то отупение, которое, впрочем, и помогло мне отчасти перенести свой удел. Это же отупение сделало меня менее щепетильным по отношению к работе из-за денег. Не все ли мне равно?
Между тем прежнее упорство и мужицкая моя гордость не совсем еще во мне замерли. Раз, когда я сидел за работой, мне пришло вдруг в голову: «Что-то поделывает теперь моя жена, с кем живет она, кто ухаживает за ней, целует голубые ее глазки, играет с длинными ее косами?» При этой мысли я вскочил, словно ужаленный змеей, и тотчас же написал ей, что нахожу выгоднее и приличнее для нас обоих разорвать последнюю существующую между нами жалкую связь, предоставить друг другу полную свободу. Если она согласится на развод, то я обязуюсь продолжать заботиться о ней по-прежнему. Я не постыдился унизиться даже до просьбы. Мне казалось, что от развода зависит счастье всей моей жизни.
Более двух недель заставила она меня ждать ответа и потом написала, что исполнит мое желание только в таком случае, когда я отдам ей ребенка. Не знаю, кто научил ее дать мне такой ответ, наверное, только не собственное ее сердце. Отдать ребенка в ее руки! Скорее я выбросил бы его как котенка в воду. Здесь, в Мюнхене, я приискал семейство, в которое и отдал малютку на воспитание. Там и отец, и мать добрые отличные люди, и мой ребенок растет вместе с их детьми. Сам я живу под одною с ними кровлею. Вечером, придя домой, мне стоит только отворить дверь, и я могу видеть мою бедную сиротку, спящую в постельке. По воскресным дням после обеда я или сижу дома, или езжу кататься с ребенком куда-нибудь, где не встретишь любопытных, которые могли бы спросить, чье это дитя. Здесь в городе меня считают холостяком. Я давно уже заметил, что у меня есть здесь враг, подсматривающий за мною. Мать Люси появилась уже с прошлого года в Мюнхене; это такая женщина, что если бы я познакомился с ней до свадьбы, то, очень может быть, и не отнесся бы с таким доверием к голубым глазкам ее дочери. У ней должны быть какие-нибудь сокровенные цели, ради которых она живет здесь; она следит за мною всюду; я знаю, что она желает мне зла, что, впрочем, видно из письма ее к вам. Но в данном случае послание ее, быть может, послужило к лучшему. Почем знать, достало ли бы у меня твердости отправить к вам письмо, которое я написал сегодня ночью? А между тем каждый лишний час, в продолжение которого вы оставались в неведении, был бы для меня новым укором?..
— У меня есть к вам большая просьба, — вдруг перебила его Юлия.
— Разве вы можете просить меня о чем-нибудь, что я не исполнил бы с радостью…
— Я очень желала бы видеть ребенка. Привезите его ко мне или меня к нему.
Он придвинулся к ней на один шаг ближе и тут только решился взглянуть на нее. Она встала и подошла к нему,
— Милый друг, — сказала она, — мне надо познакомиться с вашим ребенком. Может быть, вы и в самом деле отлично его пристроили, но все-таки там у него нет и не будет матери. Он может найти себе мать только в той, которую отец его будет любить более всего на свете и которая в свою очередь заключит в своем сердце все, что только дорого для его отца. Видите, что вам следует познакомить меня с вашим ребенком?
— Юлия! — вскричал Янсен голосом, походившим на крик человека, который только что избавился от мучившего его кошмара. Он бросился к девушке, схватил ее за руки, но она, покачав головою, отступила несколько шагов назад и, краснея, потупила глазки.
— Выслушайте меня терпеливо, — сказала она, — мне и то будет нелегко собраться с силами и высказать все, что я чувствую. Печальная ваша повесть так меня взволновала, что я не могу еще собраться с мыслями. Одно лишь сделалось мне совершенно ясно: в вашем прошедшем нет ничего такого, что могло бы оттолкнуть меня от вас. Напротив того, в продолжение вашей исповеди я постоянно испытывала себя — и нашла, что люблю вас еще сильнее, чем вчера, и знаю также лучше, почему именно люблю вас. Впрочем, об этом и говорить нечего, так как сердце мое достаточно старо, чтобы знать, почему оно кого-нибудь любит даже в том случае, если моя голова и не может сразу сообразить это. Поэтому, мой друг, я совершенно серьезно объявляю вам, что не перестану вас любить из-за того только, что вы несколько лет тому назад несчастным образом ошиблись, сочтя, например, какую-нибудь личность лучше, чем она была на самом деле. Вам также незачем переставать любить меня, — если вы только вчера не сделали второй ошибки, которая для меня во всяком случае будет печальнее, чем первая.
Юлии не удалось договорить последние слова, так как счастливец бросился к ней
